Сам же Муртазавр относился ко мне так, как, наверное, в давние времена относились придворные вельможи к капризной принцессе. С почтением и бесконечным терпением, что заслуживало отдельного уважения, потому что, будучи совсем мелкой, я постоянно норовила ухватиться за его бороду, уж не знаю, чем она меня так привлекала. Сама я этих эпизодов не помнила, но отец любил поржать, рассказывая о восторженно пищащей Юленьке, повисшей на бороде угрюмого великана. Своих детей великан никогда не имел, женат не был, и всё его существование, казалось, было посвящено служению моему отцу. Зная это, неудивительно, что и своего осиротевшего племянника, едва только он здесь появился, Муртазавр поспешил приобщить к тому же.

И вот теперь племянник щёлкал садовыми ножницами, постепенно продвигаясь в мою сторону. Я уже видела за кустами его синюю футболку и раздумывала о том, куда теперь можно податься, чтобы продолжить депрессовать в гордом одиночестве, когда щёлканье вдруг резко оборвалось.

Повернув голову в сторону внезапно возникшей тишины, я увидела как синяя футболка удаляется по аллее в сторону ворот и решила воспользоваться моментом, чтобы, никем не замеченной, пересечь эту аллею и скрыться в другой части сада подальше ото всех. Двинула кресло вперёд, обогнула кусты роз, и заметила ножницы, оставленные на выложенной камнем дорожке. Большие садовые ножницы с прорезиненными ручками и длинными, хищно поблёскивающими лезвиями. Одновременно с этим прилетевший откуда-то ветерок поднял с земли мелкий травяной сор, качнул тени деревьев, взъерошил мои распущенные волосы и швырнул их мне же в лицо. Одна длинная прядь попала прямо в мой по-дурацки приоткрытый рот, другая полезла в глаза, и глухое раздражение, копившееся внутри меня на протяжении всего утра, наконец-то нашло выход, опередив рассудок. И лишь когда со стороны дома долетел полный ужаса крик Татьяны, я поняла что делаю.

Остервенело кромсаю волосы от корней поднятыми с земли ножницами.

Сразу откуда-то, как чёрт из табакерки, выскочил Муртазавр и уставился на меня гротескно вытаращенными глазами. А Татьяна уже летела от дома, плаксиво причитая на бегу. Ещё через мгновение ножницы оказались в её руках, а затем – на земле, отброшенные туда с таким отвращением и ужасом, словно были гремучей змеёй. Муртазавр увидел их и его лицо потемнело.

Дальнейшее произошло очень быстро, так, что я не успела сразу вмешаться. Муртазавр издал свой фирменный рёв, и, повинуясь этому рёву, перед ним моментально возник испуганный племянник. Он, смуглый и черноглазый, с растрёпанными волосами, с втянутой в плечи головой, походил на нахохлившегося воронёнка. Рёв усилился и звучал на таджикском языке, так что я не поняла ни слова, но догадалась, что мальчишка-садовник огребает от дядюшки за мою криво остриженную голову. Точнее, за брошенные без присмотра ножницы, что было, конечно, совершенно несправедливо, ведь откуда пацан мог знать, что его рабочим инструментом кто-то вдруг воспользуется в парикмахерских целях!

– Бестолочь! Недоумок! Позор своего отца! – прогремело уже по-русски, и это вывело меня из оцепенения.

– Он не виноват! Мне просто надоели волосы, я бы их и так отрезала, неважно чем!

Муртазавр умолк на полуслове и вперил в меня испытующий взгляд, словно почувствовал ложь. И я действительно солгала, потому что на самом деле свои волосы любила. Они были натурального пшеничного цвета, а летом выгорали на солнце до оттенка благородной платины, которого не в каждом салоне получится добиться. Они завивались в игривые кудряшки, лёгкие, как пух. Они быстро росли и блестели даже при тусклом освещении. Но они также напоминали мне о той хорошенькой девочке в джинсовых шортиках и белых кроссовках, которой больше не существовало. А кому и зачем нужна эта роскошь без неё? Для чего? Украшать инвалидное кресло?