Они все были дети литературы, и тут же кто-то возмущённо бросил парочке в спины: «Променяла князя Андрея на дурака Анатоля».

Но они не были парой. Толику не светило. Как и Андрею. Первый быстро смирился, а второй, Танькин брат, долго орал на четвёртом этаже (это был этаж журфака) и разбил костяшки кулаков о стену. Сочувствовавшие ему девочки (понятно, не жаловавшие Мару) замыли кровь.

Теперь нужно было где-то прописаться. Это значило вначале найти работу.

Мара съездила в какое-то профучилище на отшибе, уже и не вспомнит, какая там была вакансия, вымерзла в ожидании автобуса – в тот день всё запорошило, но быстро стаяло, когда позднее сентябрьское солнце вошло в зенит.

Где-то в центре, недалеко от площади, была гимназия (или школа? Советы, вроде, чурались исторических названий?), с большим полем стадиона, огороженная кованным забором. Зарплату предложили стандартную для неквалифицированного труда – восемьдесят, или девяносто, но здесь не давали общежития.

Всё шло к тому, что в Свердловске Маре ловить нечего.

И она поехала к Рафаэлю в его инженерно-педагогический. Добралась к началу пары и долго ждала перемены. А оказалось, что его в этот день нет, где-то на стройке. (У них какие-то «полевые» занятия, что ли, полагались.) Пока девушка расспрашивала, выискался его знакомый, предложил поехать и подождать в общаге.

Рафаэль не сказать, что обрадовался – какие-то его одолевали свои проблемы. Повёл кормить в пельмешку. Пару ночей ему удавалось провести Мару мимо вахтёра. А потом случилась какая-то проверка.

Да и болтаться целыми днями по городу, забегая погреться в Пассаж (можно было в музеи, и входной билет стоил копейки, но Мара уже отчаянно экономила) становилось холодно.

Она погоревала, выпила чаю в вокзальном буфете и рванула в Пермь.

– Ты спи, мы в школу, – Таха поправила одеяло, подтянула его к лицу Мары, колючие ворсинки немедленно впились в её голую шею.

В общаге ещё не топили. За окнами лужи уже затягивало к утру слюдой, плевки вмерзали в выщерблины асфальта крошечными айсбергами. Унылый пермский пейзаж успел растерять золото листвы. Голые, седые от холода, ветви на фоне фасадов и их хаотичные тени смотрелись цепями входивших в моду металлистов. Но с шестого этажа гризайль поворачивавшего на зиму октября не был различим. И если нужно было понять, что за кипиш во дворе общаги, пришлось бы встать коленями на подоконник и вжаться в стекло.

Мара не могла: от высоты её мутило, а ещё страшно хотелось спать. Она приехала ранним утром из Свердловска на каком-то проходящем поезде дальнего следования, городской транспорт ещё не ходил, но до общаги было рукой подать – пересечь трамвайное кольцо, вынырнуть из скверика. Вещей было не много: полупустой коричневый чемоданчик. Тёплые, по сезону, оставались дома, куда она ни за что не хотела возвращаться. В курточке из плащёвки было зябко, поэтому под свитер она против обыкновения надела майку, а под майку даже бельё. Сомнительно, действительно ли это сохраняло тепло, но психологически давало ощущение одетости. Таха одолжит ей подбитый «чебурашкой» плащ.

Одеяло не очень-то спасало, Мара ёжилась и прислушивалась, не зашипит ли в трубах отопления. Потом заснула. Разбудили её Таха с новыми подругами (второй курс) – у математиков отменили последнюю пару. Девочки включили свет, и сиреневый сумрак комнаты уполз в угол за шкафом и под длинный стол, перегородивший комнату вдоль. Белое свечение ртутных ламп, двумя льдистыми бороздами пролёгших по потолку, было холодным, как воздух за окном. Из-под стола вытащили укрываемый от коменды хромированный чайник, лохматый шнур воткнули в разъём на чайнике и в розетку, защёлку на двери повернули от неприятных гостей и стали накрывать к ужину. Высокая девочка с рыжим хвостом пластала кругляш дарницкого хлеба, Мара пока не запомнила имён Тахиных соседок.