– Кто вы такой?

Голос у нее был неприятно резок.

Я начал объяснять цель своего визита.

– Покажите ваши документы.

Я протянул удостоверение. Она взяла его, внимательно прочитала, протянула мне.

– Хорошо. Я вам верю. Я знаю, вы ищете мою дочь. Идите сюда.

Я подошел к большому круглому столу, покрытому стеклом.

Анна Александровна чиркнула спичкой, зажгла свечи, стоявшие в узорчатом медном подсвечнике. На столе под стеклом лежали фотографии. Десять или пятнадцать. Сосчитать я не мог, уж слишком необычна была обстановка. Ребенок, маленькая девочка с огромным бантом, голенастый подросток, наконец, красивая девушка с необыкновенно светлыми волосами.

– Это моя дочь Зина. Когда началась война, она работала В Харькове. Потом пришли немцы. Она осталась там. Вернее, ее оставили работать в подполье. Вот… – Анна Александровна положила передо мной папку, – здесь книги, вырезки из газет и журналов. Не ищите ее фамилию. Ее нет среди подпольщиков. Она, конечно, работала под другим именем. Но я мать, я узнаю свою дочь по поступкам. Так могла поступать только моя Зина. Я сейчас прочитаю вам.

– Анна Александровна, – спросил я как можно мягче, – в каком году и где погибла ваша дочь?

– Погибла? Кто Вам сказал об этом. Она нашлась. Она опять в тылу врага. Вот смотрите.

Анна Александровна положила на стол яркий конверт и фотографию. Несмотря на тусклый свет свечей, я отчетливо различил на конверте почтовый штамп «Квебек». Письмо было из Канады.

Я взял в руки фотографию. Женщина и мужчина на фоне приземистой машины, на заднем плане что-то вроде готического собора. Зина почти не изменилась, только чуть располнела, но лицо осталось таким же молодым и красивым. Я перевернул фотографию. «Милая мама! Я живу хорошо…

Дочитать я не успел. Анна Александровна вырвала у меня фотографию.

– Не смейте, голос ее стал низким, с хрипотцой, – не смейте! Никто не должен знать, где она. Она жива, она опять выполняет задание! – Промыслова почти кричала. Она шагнула ко мне, упала грудью на стол. Подсвечник покатился на пол.

– Верните мне мою дочь! Верните!

В комнату вбежала старушка, остро запахло валерьянкой.

Николай Никитич потащил меня за рукав.

– Вот видите, – сказал он мне на улице, – как плохо-то получилось. Не она?

– Нет, Николай Никитич, явно не она.

– А я, признаться, и не знал, что ее дочь жива. Вы не посмотрели, откуда письмо?

– Из Канады.

– Ай-я-яй! Подумать только. Несчастная Анна Александровна!

Вечером в гостинице я думал о Зине из города Квебека. Кем же была она? Переводчицей, секретаршей в комендатуре, или вышла замуж за немецкого офицера? А может, просто угнали на работу в Германию, а потом страшно было возвращаться домой? Кто знает! А сколько таких же человеческих судеб, искалеченных войной, встречу я на путях моих поисков? Пока что сказать трудно. Но я твердо верил, что если даже мне не удастся найти Зину, то именно сейчас я столкнусь с другой прекрасной человеческой судьбой.

Утром на автобусной остановке я крепко обнял Николая Никитича.

– Я все равно буду искать, найду, напишу вам! – крикнул он вслед тронувшемуся автобусу. В четыре я приехал в Москву, а через час я был на Савеловском вокзале. А через два уже сидел в купе поезда Москва – Ленинград. За три часа пути построил довольно четкий план поиска. Прежде всего горком комсомола, потом военкомат, потом районные архивы, потом… еще десять пунктов.

В Талдомском райкоме комсомола очень внимательно выслушали мою историю. Больше того, мне обещали оказать всяческую помощь, но, к сожалению, никто из молодых ребят не помнил военные годы. Работники военкомата добросовестно несколько дней копались в своем архиве, но никакого упоминания о Зине, погибшей на Калининском направлении зимой 1942 года, так и не нашли. Городские архивы Талдома не располагали нужными мне документами.