Узнав о цели моего визита, Николай Никитич разволновался. Шутка ли, впервые он должен был заняться настоящим архивным поиском. Разыскать следы человека, уехавшего из города почти двадцать лет назад.

– Да… Да… Конечно… Я непременно разыщу. Вы не обращайте внимания, что я взволнован. Такая работа предстоит интересная. А то нас, провинциальных архивариусов, не балуют. Ищем старые отчеты, метрики, Бог знает какие мелочи.

Глядя на старика, я понял, что нашел в нем верного и преданного союзника. Мы договорились, что каждый день к вечеру я буду приходить в архив.

Второй и третий вечер был точно таким же, как и первый. Я ничего не спрашивал у Николая Никитича, по его виноватому лицу я понимал, что ничего утешительного нет. Старик искренне огорчался, и я всеми силами старался успокоить добрейшего своего союзника. Правда, я и сам не терял времени даром. Вместе с работниками военкомата я опросил десятки людей, воевавших на Калининском фронте, но и здесь меня ожидали неудачи.

В тот день я только вернулся из колхоза, где гостил у бывшего командира разведроты штаба Калининского фронта. И опять поездка моя была неудачной. Петр Георгиевич Лазарев ничего не знал о Зине. Я сошел с автобуса и пошел к площади в ресторан пообедать. Занятый своими невеселыми мыслями, я не заметил, как чуть не столкнулся с Николаем Никитичем.

– Ну, батенька, я вас по всему городу второй день ищу.

– Нашли, Николай Никитич?..

– Не совсем. В архиве никаких документов нет. Но жена моя подсказала. Дочь соседки нашей, бывшей учительницы Анны Александровны Промысловой, Зина пропала во время войны без вести. Мать ее всегда говорила, что она в тылу у немцев работала.

Такой удачи я даже не ожидал. Оказывается, Зина, моя Зина, жила в Зарайске. Мне хотелось кричать, танцевать, петь, расцеловать этого милого старика.

– Только учтите, Анна Александровна после смерти Зины немного того, – Николай Никитич покрутил пальцем у виска, – так что вы поделикатнее.

– Николай Никитич, дорогой, я понимаю, буду вести себя как ангел. Только скажите, когда пойдем к ней.

– Сегодня вечером в семь.

– В пять, в пять, Николай Никитич.

– Ах, нетерпеливость ваша, в семь, так мы с ней договорились.

Я уж и не знаю, как прожил эти пять часов. Пообедал, не чувствуя вкуса пищи, пошел в кино и, ничего не понимая, глядел, как на экране бывший уголовник по кличке Акула возвращается обратно в лагерь. Потом я полчаса ждал Николая Никитича, и это были самые длинные полчаса в моей жизни. Наконец он пришел. Я даже поначалу не узнал старика.

В темном костюме, старомодном галстуке в горошек, он был необычайно торжествен. Стекла его пенсне сияли, и оглушительно скрипели новые желтые полуботинки. Николай Никитич смущенно и торжественно подошел ко мне и сказал:

– Пойдемте.

И вот мы идем по податливо прогибающимся под ногами деревянным тротуарам. Идем необычайно медленно, как мне кажется.

У калитки дома Промысловых Николай Никитич одернул пиджак, повернулся ко мне.

– Помните наш уговор?

Я молча кивнул.

Мы поднялись на крыльцо, и Николай Никитич повернул ручку смешного бронзового звонка, на котором славянской вязью было написано «Прошу повернуть».

Дверь нам открыла невысокая старушка.

– Здравствуйте, Мария Казимировна. – Николай Никитич снял шляпу. – Анна Александровна дома?

– Дома, дома, проходите.

Николай Никитич еще раз посмотрел на меня, словно говоря: «Помните, о чем я вас просил?» Я кивнул головой.

В большой комнате резко пахло завядшими цветами и какими-то неизвестными мне духами. Свет с улицы с трудом протискивался сквозь темные узорчатые шторы.

Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел высокую женщину, одетую в черное.