Шум праздника постепенно становился тише, даже не находясь на площади, Кайлин знала, что происходит там. Пьяные и расслабленные гости неторопливо расходятся с избранницами по постелям, все мужчины острова во главе со старейшиной заперлись в хижине правителя и вершат ритуал. Сидя кругом на полу, они едят сырого моллара, которой она открыла днем, мажут лица и тела его кровью и мысленно просят о том, чтобы все женщины затяжелели после отъезда гостей. Отец наверняка усерднее всех делает это, зная, что Кайлин сегодня ночует в шатре бога…

Она вздрогнула, вспомнив, как стояла перед пестрым тканевым входным пологом и слышала грохот и крики, долетавшие из шатра. Однажды на Нершиже выпало такое лето, когда океан заболел. Рыбы тогда почти не стало, к берегу прибивало густую желтую пену, а камни стали ужасно скользкими из-за густо наросшей морской травы, которой океан пытался очищать и лечить себя от скверны. Заходить в воду стало опасно, но они все, люди Нершижа, хотели есть и поэтому рисковали. И Кайлин тоже рисковала, правда, с уловом ей не везло.

А одному из ее братьев-через-одну-кость не повезло еще больше. Он поскользнулся на больших валунах, разбросанных в западной части берега, его лодыжка провалилась во время падения в щель между камней, и сломалась нога. Кайлин на всю жизнь запомнила, как белела кость в ране, как кровь капала на раскаленный берег, и как парень кричал, когда его вытаскивали и несли на руках. И как начал кричать еще сильнее, когда старейшина осмотрел его, пришел к выводу, что такое не залечить, и приказал надеть бедняге камень на шею.

Так вот, дей кричал точно так же. И она стояла перед шатром и боялась к нему входить не только потому, что помнила, как он нечеловечно уродлив, но и потому, что знала: раненый моллар гораздо опасней в схватке, особенно, если бороться с ним в воде, а тот, кто бьется внутри шатра – совершенно точно в этот момент подыхает от боли.

И все-таки на дее не было ни царапины. Ни крохотного увечья, которое мог бы заметить взгляд Кайлин. Почему же тогда он так кричал?!

Она судорожно вздохнула, ощутив облегчение от того, что слезы наконец-то навернулись на глаза, и ночной ветерок холодными пальцами пробежал по мокрым дорожкам на щеках. Что же с ней не так? Почему она не может просто жить, как другие женщины? Она ничем не лучше и не хуже прочих. Почему же они после гостевых ночей лишь улыбаются и вполголоса делятся между собой подробностями? Почему потом спокойно выходят за тех, кто их выбирает? Почему теперь, после того, как самое ужасное позади, после того, как Кайлин потеряла невинность, прошла через нечто унизительное с деем и ей больше не нужно гадать, как это все происходит… почему она чувствует, что просто не вынесет подобного еще раз?! Почему мысль о том, что теперь вся ее грядущая жизнь будет складываться из таких вот ночей, вызывает у нее яростное нежелание жить как таковое?! Она же хочет жить! Она будет жить несмотря ни на что!

Самое гадкое, что в какой-то момент она не испытывала ненависти к дею. Он так кричал… и она вошла к нему в шатер, терзаясь состраданием к этому странному, больному изнутри существу. Если бы в тот момент он истекал кровью – она бы позвала на помощь. На Нершиже не умеют лечить, это все знают, и сильно больных просто отправляют в океан, но на барге дея наверняка нашелся бы кто-то более сведущий в медицине.

Но он просто стоял там с мечом, полуголый, босой, и на миг Кайлин потеряла дар речи, разглядывая мужское тело без обилия всех подобающих одежд. Ее тогда снова бросило в дрожь, но почему-то не от страха, а от какого-то другого чувства, которое она сама себе не могла объяснить. Как тусклый свет падал на рельеф его мускулистого тела… как жуткие рубцы шрамов, изгибаясь, пересекали спину и бок, а спереди шли по животу… как с одной стороны, под рукой, темнел непонятный рисунок на коже… как дей обернулся и посмотрел на нее, и его единственный глаз едва заметно светился в полумраке… как падала вдоль его лица одна выбившаяся из общей массы черная прядь волос, закрывая пустую глазницу, и от этого Кайлин показалось, что никакого уродства на его лице и вовсе нет…