Штурвал медленно поворачивался сам по себе, направляя корабль куда-то в открытое море. Прямо на палубе была расстелена старинная карта с маршрутом, обозначенным красной пунктирной линией. Воды около материков кишели нарисованными чудовищами: кракенами, левиафанами и русалками.

Лира спустилась по узкой лестнице, ощущая в воздухе аромат просоленного, нагретого солнцем дерева и чего-то еще – странного, химического, совершенно не вписывающегося в морскую сказку. Запах усилился, когда она достигла нижней палубы. Там, перед массивной дверью в трюм, на ступеньке сидел Тимур, обхватив колени руками.

– Привет, – тихо сказала Лира.

Тимур поднял голову. Глаза у него были круглые.

– Я никогда сюда не ходил, – прошептал подросток. – Это мой корабль, моя реальность, мои сны. Но я сюда никогда не ходил.

– Тогда пойдем, – Лира протянула руку. – Вместе.

Они распахнули дверь, и химический запах ударил с новой силой. Хлорка? Кварцевание? И какие-то лекарства. Вместо ящиков с провизией и бочек с водой – стерильная лаборатория. Белые стены, мониторы с бегущими строчками данных. Мигающие диодами сервера, аккуратные пучки проводов, похожие на расчесанные морскими течениями водоросли. Они уходили в несуществующую стену.

– Что… это? – выдохнул Тимур, сжимая руку Лиры.

Нейроинженер почувствовала знакомый холодок – вниз по позвоночнику. Это была не просто аномалия сна – целое пространство, созданное чем-то внешним, интегрированным в разум подростка.

Кажется, «Мечтатель» уже не просто полулегальный…

В центре лаборатории, на металлическом столе, мерцал голографический проектор. Над ним висела трехмерная модель человеческого мозга, расцвеченная зонами активности. Лира подошла ближе, и мозг вдруг рассыпался золотистыми пикселями, которые собрались в бабочку – ту самую, о которой говорил Тимур.

Бабочка взмахнула крыльями и начала кружить вокруг них, оставляя за собой золотистый шлейф кода. В этой светящейся колючей пыли, как в зеркале, отражались образы – люди в белых халатах, операционные столы с подростками, подключенными к каким-то машинам, строки данных, диаграммы.

– Лира, – голос Тимура дрожал, – это не мое. Я не создавал это!

– Знаю, – ответила она, поднимая руку к бабочке. – Это программа. Может, воспоминания. Но не твои.

Бабочка села ей на ладонь, крылья замерли, и в их пиксельной структуре проявился символ – стилизованное изображение мужчины в одежде, похожей на занавеску. Мужчина держал в руках кристалл. Под ним полукругом шла надпись: «Morpheus Corp».

Это было сродни удару под дых. Или когда ты промахиваешься мимо седла и ударяешься с размаху о раму велосипеда.

– Тимур, знаешь, что такое «Морфей-Корп»?

Подросток нахмурился, морща лоб:

– Что-то из истории техники? Вроде компания была, которая первые нейроимпланты делала?

– Не совсем, – Лира наблюдала, как бабочка снова взлетает, оставляя на коже покалывающее ощущение. – Двадцать лет назад это была крупнейшая корпорация, специализировавшаяся на технологиях контроля сновидений. Они создали первые массовые импланты, но их система имела… побочные эффекты.

– Какие? – Тимур всматривался в мерцающую бабочку, которая теперь кружила возле одного из мониторов.

Лира сглотнула, подбирая слова:

– Они разработали технологию, позволяющую подключать сознание человека к виртуальной среде настолько глубоко, что тело… становилось просто оболочкой. «Сетевое рабство» – так это назвали журналисты. Молодые люди, особенно подростки, становились безвольными марионетками, пока их разум был постоянно подключен к системе снов.

– Но это же запрещено! – воскликнул Тимур. – Мы проходили на уроке этики, что даже современные импланты имеют обязательную защиту от зависимости!