Он несколько раз пытался расспросить старика о «Черной книге», но Кольцов все отмалчивался, кивал неопределенно. Мол, не сейчас, не время еще.

– А знаете, Вадик, – сказал он как-то, задумчиво глядя на проносящиеся по трассе машины, – ведь в каждой из этих, с позволения сказать, коробок на колесах едет живой, мыслящий человек, искренне уверенный в том, что весь без исключения мир является его вотчиной. Собственностью или плодом воображения, это уж у каждого по – своему. Но никто, ни один из этих водителей, столь искусных в маневрировании, не в силах представить себе великую человеческую общность! Да… Люди-острова… Кто это сказал… не припомню… И островов этих становится все больше и больше с каждым днем. Планета задыхается, гибнет, а острова растут и множатся. А может быть… – он неожиданно плюнул на асфальт, – может быть, и не острова это вовсе, а метастазы?

В другой раз он спросил Вадима, насколько хорошо тот представляет себе великую цель. Вадим даже и вопроса не понял. Начал было мямлить что-то, но Кольцов перебил его на полуслове:

– Все чепуха. Единственная цель всякого живого существа – внести свою лепту в Высшее Вселенское Благо. Воспринимать себя не только как индивидуум, но и как часть целого. Интересы индивидуума, сколь бы священны они ни были, меркнут перед интересами целого. И я не говорю о стране, о политике, о национализме этом вашем клятом, нет. Я говорю о человечестве как биологическом виде, постоянно взаимодействующем с иными биологическими видами. Порой даже маленький таракан куда более важен, чем целый детский дом. И если судьбе угодно пожертвовать кем-то ради блага всех, то жертва эта является искупительной – и задумываться о ней, и сожалеть о ней смысла нет.

Вадим хотел спросить – как все это соотносится с философией лавеизма[7], проповедующей прежде всего индивидуализм или, как любил говаривать сам Кольцов – разумный эгоизм, но заглянув ему в глаза, передумал.

Он и сам не заметил, как стал проводить с Кольцовым куда больше времени, чем с приятелями. Поначалу к ним зачастую присоединялся Череп – в свое время именно он подогнал Вадиму «Сатанинскую библию» и плохую распечатку «Сатанинских ритуалов». Он же неоднократно заводил разговор о том, чтобы открыть в их городке ковен – отделение Первой Церкви Сатаны.

– Весь прикол в том, что с Первой не берут за регистрацию. Хочешь стать священником – пишешь эссе и отправляешь в Салем. Если ты им пришелся по духу, все замечательно. А лавеисты, мать их, требуют вступительный взнос… и еще, поди, профсоюзные, – азартно бредил он в «Таверне». – А тут расклад такой. Открываем ковен. Набираем инициативную группу и начинаем вербовать молодежь. Ну как эти… Адвентисты, мать их! Чем мы хуже?

Однако чем больше Вадим общался с Кольцовым, тем более детскими и незрелыми казались ему выходки товарища. Все эти Сатанинские Церкви, ритуалы, под корень вырванные из контекста «Енохианской магии» Джона Ди… Сплошная незрелая чепуха. Кольцов же, пусть и не давал ему конкретики, будто проверяя его на здравомыслие и терпение, но… Было в старике что-то… настоящее… Словно он один постиг истинную природу… Зла? Верно, Зла, во всем его многообразии.

Лето прошло как в тумане. Он редко появлялся на репетициях; практически перестал захаживать в «Таверну». Все чаще ловил себя на мысли, что ждет звонка Кольцова как наркоман очередной дозы.

Поздним августом, когда солнце плавило асфальт и превращало город в воск, к нему неожиданно заглянул Череп. Вот уже несколько недель как Виталик не появлялся на их встречах со стариком и даже трубку не брал, а тут заявился собственной персоной.