– У нас тоже шведский герб. И у Бенкендорфов, – Лёвенштерн уже чувствовал, что ему на сегодня пить хватит.

– Мы все немного шведы. Викинги. Варяги. А варяги на Руси государство установили. В Киеве княжили, – Карл налил еще бренди и осушил рюмку залпом. – Понимаете – в Киеве! Мы все там родились. Ради моего крещения они там кирху устроили – до этого не было.

– Рюрик, Олег, Игорь, Ольга, – отрывистые сведения из истории России появлялись в голове Жанно, и он озвучивал их вслух. – Призвание варягов на царство…

– Да. Так всегда было. В нынешнем государе почти не осталось русской крови, – граф не останавливался в своих разглагольствованиях. – И то, что испокон веку государи российские нас, остзейцев, привечают и приближают, в обычай уже вошло. Так что мы здесь – там – имеем все права. Каких нет у полячишек. Тех в 1613 году из Москвы выгнали, ибо только самозванством они смогли прийти к власти, – Карл открыл окно и уже достал табак и трубку, чтобы с удовольствием закурить.

– Но ныне Польша раздроблена, а шляхта мыкается по Европе, как народ Израилев – по пустыне Египетской, – продолжил он, глядя в глаза своего благодарного слушателя.

– А если у них найдется свой Моисей? – осторожно спросил Жанно.

– На эту роль слишком много претендентов. Они грызутся между собой, – покачал головой Карл фон Ливен. – Самое худшее, что может случится – придёт нынешний Атилла и натравит эту свору на Россию.

– Их нужно обезглавить, – Жанно откинулся на спинку кресла.

– Их нужно оставить без земли, – возразил Карл. – Наша сила в том, что есть вот это всё – он очертил круг руками, – В том, что Рига, Ревель, Митава, Либава, Якобштадт, Мариенбург, Дерпт – города немецкие. В том, что у нас есть крестьяне, поля, леса и прочие угодья. И мы едины. У нас уже есть Ливония. Остаётся сделать её независимой, – и мы станем, наконец, теми самыми варягами, которым когда-нибудь скажут: «Придите и владейте нами!»

Граф сладостно вздохнул, словно предвидя блистательное будущее своего народа.

– Королевство будет – это ясно. А кто король? – спросил Жанно.

– Кто угодно. Это должность выборная, – отвечал Карл. – А вообще – кто-то из нас с нисходящим потомством. Может быть, вы, может быть, я.

– Я полукровка, а папенька мой вообще бастардом меня считал. Он как-то сказал, что понятия не имеет, его ли я сын или ещё чей-то, – Лёвенштерна тоже несло, из памяти возник эпизод, когда отец противился его отъезду на учебу в Геттинген. – Так что моя кандидатура отпадает. Зато ваша кровь…

– Князь Каупо Трейденский перешел после своего крещения к немцам и воевал против своих же. Некоторые говорят, что предательство – у нас в крови, – откликнулся граф. – Так что мы все не идеальны.

Дом постепенно заснул. Тихая, ясная ночь стояла над Зентеном, и тонкий обрезок месяца висел над тёмными верхушками сосен. Вдали, если приглядеться, можно было увидеть руины замка Трейден. Жанно, закурив милостиво предложенную его хозяином сигару, вспомнил, как с латышского переводится название когда-то неприступной крепости ливов – «рай-сад». Надо запомнить.

А Карл спрашивал его между делом, листая какой-то фолиант:

– Вот вы в каком часу родились?

– Понятия не имею, – пожал плечами Лёвенштерн. – Никогда не интересовался.

– А надо интересоваться. Я специально вызнал у Mutti – та отмечала время нашего рождения в своём дневнике. И время рождения своих детей я тоже записываю, – Карл просмотрел какие-то страницы в книге. – Вот. Фридрих, наш брат убиенный, родился в семь вечера. Малыш Гансхен – два пятнадцать дня, самое пекло, лето на дворе тогда стояло. Кристхен появился на свет в 3.40 утра. Час меж волком и собакой – так, кажется, называют это время?