– Ура! – воскликнул Суворов. Остальные вторили ему.

– Если вы ещё вздумаете поссориться, то драться будете лично со мной, – добавил Бижу. – Оба. И не на саблях или пистолетах, а вот на этом.

Он продемонстрировал всем свой могучий кулак.

– Оружие грозное, – отвечал Алекс. – Можно и зубов не досчитаться.

После ссоры все пошли опять пить и веселиться. Марин читал свои стихи, спел песню «Пришла осенняя пора…» Лёвенштерн просил его исполнить «своё любимое», и Серж прочел: «Как гром, стоящий пред сраженьем…» – стихотворение, в котором любовь описывалась в военных терминах.

– Не умею я красиво писать, – вздохнул Марин во хмелю. – Всё смех один получается.

– За это тебя и любим, Петрарк, – положил руку ему на плечо Воронцов.

– У Петрарка должна быть Лаура, – хитро улыбнувшись, проговорил Алекс.

– Ну, он тот, кому и без Лауры хорошо, – усмехнулся Бижу.

– Игнат, есть ещё вино? – позвал Марин своему слугу.

Белобрысый малый с хитрым лицом, весьма нетвёрдо стоящий на ногах, явился на его зов.

– Никак нет… ик, – проговорил он.

– Неси тогда водки, – махнул рукой его господин.

Тот принёс одну бутылку.

– А где остальное? – удивлённо спросил Марин.

– Дык… это, – проговорил Игнат. – Мы с парнями, значится…

– Иди проспись, – брезгливо бросил его хозяин. – И неси уж самогон. Или что там горит.

Тот принес какие-то склянки, банки и бутылки.

– Вот такого я и держу. После сражения утащил всё моё платье и пистолеты впридачу, – словно оправдываясь, сказал Серж.

– И это когда ты полумертвый лежал?! – возмутился Лёвенштерн. – Я б за такое эту сволочь… на конюшне!

– Слаб человек, – вздохнул Марин. – Нас тоже есть за что пороть.

– Ты про Лауру что-то начинал говорить, – напомнил Алекс.

– Тебе лишь бы бабы, – устало произнес Лев.

Серж налил стопку самогона, выпил, поморщившись от противного вкуса, и начал с грустью:

– Есть у меня Лаура. Когда я о любви пишу. Но вы её не знаете, так что не расспрашивайте.

– У всех своя… Заветная, – Алекс подошел к окну, сел на подоконник.

– Знаю, как определить её и утолить наше любопытство, – начал Арсеньев. – Есть гадание. Петрарк, у тебя есть три колоды карт?

– Да были где-то, – откликнулся его приятель.

Когда карты нашлись, Дмитрий выдернул из каждой колоды по четыре дамы, перетасовал двенадцать карт, положил на стол рубашкой вниз. Тянул первым.

– Дама червей, – объявил он. – Значит, светленькая.

Марину выпала дама треф, которую он долго разглядывал, а потом выбросил в окошко. Суворову тянуть карту не дали, сказав, что «все знают, тебе дам не полагается». Воронцов нашел даму бубен. Как и Лёвенштерн. «О, любимые блондинки», – откомментировал Алекс. Рибопьер отказался. А Алекс получил даму пик. Он рассмотрел её: в чёрном платье с фиолетовой отделкой – вдовий наряд. Единственная из всей колоды изображена в профиль. И бутон в руках… Похожа чем-то на княжну Войцеховскую. Он тайком спрятал карту в карман.

Остаток вечера запомнился присутствующим довольно смутно. Кажется, кто-то боролся на руках, и на них делали ставки; Дмитрий отодвинул Рибопьера от фортепиано и исполнил пару новейших романсов, в том числе, «Чёрную птицу», от которой Майк Воронцов просто зарыдал, повторяя: «Всё так, братцы», и Марин его кинулся утешать. Лев начал спаивать Рибопьера, находящегося не у дел, и сам не забывал угощаться. Потом все хором затянули «Чёрного ворона», начали вспоминать погибших знакомых, демонстрировать ранения – у кого они имелись. Бенкендорф притворно возмутился: «К чему такой натурализм?», и Воронцова вырвало на середине рассказа Петрарка о том как ему ломали ребра, вскрывая грудную клетку. Этот рассказ Жанно Лёвенштерн комментировал загадочными латинскими терминами. После этого Алекс взял Воронцова за руку и вывел его пройтись. «Только не упадите там, гололёд же», – посоветовал Аркадий.