– И иметь кандидатуру в наследственные польские короли. Он же не знал, что родится девочка, – Като встала и поправила платье.

– Ma soeur, – Александр привстал, наклонился к ней вперёд, через всю столешницу. – Получается, он хотел таким образом воплотить в жизнь идею династической унии Польши и России?

– Да, – глаза Екатерины сделались совсем зелёными, и что-то хищное появилось в её лице, сходство с кошкой только усилилось. – Ты сам говорил о том, что он умён. Когда этот план не получился, он стал играть в открытую. А ты его подвёл и на этот раз…

– А теперь он просится в отставку. Умывает руки, да? – мысли лихорадочно завертелись в голове у государя.

– Не совсем. Он хочет, чтобы ты развязал ему руки, – Като вновь угостилась печеньем. Её лицо выглядело абсолютно спокойным и в то же время решительным.

– Неужели он замышляет очередное восстание? – Александр побагровел.

– Как знать, – пожала плечами его сестра. – Но он явно не собирается делать ничего хорошего для России.

– Так. В отставку он у меня не пойдёт. Пусть делает с этим, что хочет, – и Александр сел писать очень краткое послание к Чарторыйскому, содержащее такие слова: «Адам, скажи мне прямо, что именно ты желаешь?»

Великая княжна гипнотизировала его взглядом и, подняв глаза на неё, Александр ощутил, как его охватывает некая дрожь. Сестра. Одна с ним кровь. Единственная, кому он может нынче довериться. Сильная и решительная девушка. Очень жаль, что Екатерина не родилась мужчиной. А то была бы его первым советником. Като права в главном – надо постепенно прекратить «дружить» с сановниками. Пора учиться повелевать. И приближать к себе надо не романтических личностей вроде Попо Строганова или того же Адама с их якобы «широким взглядом на мир», а людей, которые ему будут преданы до конца. С сим и порешил, и попрощался с Екатериной, поцеловав её в гладкую, ароматную щеку – а так хотелось в губы… И долго смотрел ей вслед, подумав, что сестра щедро наделена всем – статью, красотой – пусть и не совсем классической, умом, твёрдостью характера, а станет при этом правительницей какого-нибудь захудалого германского княжества, подобно всем прочим. Отменить, что ли, закон о престолонаследии и завещать трон ей? А что – будет Екатерина Третья. Вся в бабку, и править будет так же. Намного лучше его. Да, и распутством будет отличаться тоже воистину бабкиным… Если вытворяет с ним такие вещи, оставаясь физически девственницей, и уже прекрасно знает, как предохраняться от появления потомства при внебрачных связях…

Но и Адам поразил государя. И даже восхитил своим холодным расчетом. Александр-то думал, что князь по-настоящему влюбился в Елизавету. Он «обоим подарил свободу, ведь это называется «любовь». Ребенка, не похожего на Александра ни капли, признал, дал своё отчество. Примеры из рыцарских романов словно подсказывали – да, государь всё правильно делает, благородный и могущественный король Артур тоже сдался перед всепоглощающей любовью, вспыхнувшей между его супругой Гвиневерой и Ланцелотом. Оказалось же, что друг использовал государыню для удовлетворения своих амбиций. Ради своей Отчизны. И ныне явно пытается взять силой то, что не получилось взять своим дипломатическим проектом. Ну нет. Просто так Адам не уйдёт.

Попрощавшись с сестрой и обдумав всё это, государь занялся другими делами и начал принимать министров с докладами.

Санкт-Петербург, дом князя Михаила Долгорукова, март 1806 года.

Жанно Лёвенштерн чувствовал себя как на экзамене, сидя напротив генералов, составляющих то, что он окрестил «триумвиратом». Его друг Мишель под каким-то предлогом удалился, а потом, как понял барон, и вовсе уехал из дома – верно, к своей «Ночной княгине». Долгоруков смотрел на него несколько снисходительно – мол, «я помню, что ты мне в своё время подложил свинью, но ныне великодушно прощаю». Он мало изменился за эти месяцы. Князь Пётр Волконский выглядел мрачно и сосредоточено. Граф Кристоф фон Ливен сидел в тени и молча глядел на Лёвенштерна, слушая, что он скажет.