А в чем радость одинокой женской жизни? Как в армии – идти бок-о-бок со своим сослуживцем.

Когда объявили карантин, на нашем краю деревни детей осталось трое: Анфиса со своим прадедушкой Костей и новые соседи бабушки Симы – Даня и Коля.

Уехала, мелькнув своими помпонами, Анечка Лухманкина. Тяжело и недовольно уехала двоица школьниц поздней мамы-стоматолога, очень терпеливой женщины.

Вновь вернулась отчаянная зима с ветром, метелью, холодом. Про нее радио говорило: «Завтра ноль градусов, но ощущаться будет как минус одиннадцать».

А новым православным – нет ни что! Они на снегу валяются. Ведь в городе не поваляешься на дороге и в канаве, как в окопе, не посидишь и уж, во всяком случае, не повозишь весь день большой самосвал от калитки бабы Симы до своих ворот.

Новым православным – хорошо, а Анфиса брошена. Она не может сообразить, где ей выгоднее. Вроде бы с отцом-матерью лучше, но они бывают дома вечером, а в садик она ходить не хочет. Настояла на том, чтобы остаться с дедом-бабкой. А теперь, когда карантин, – и не спрашивай! Другого места, кроме деревни, нет.

Так бы, кажется, она выгадала, не ходя в садик, куролеся у деда с бабкой, как ей вздумается – и режим не в режим, и то не хочу есть, и это. Но скучновато. И горевать бы Анфисе одной, да тут на её счастье новые православные поселились. Они бы и рады в город, да некуда. Здесь в деревне так и сидят.

Прадед Костя вытащил Анфису на дорогу – пусть хоть пол часика подышит воздухом.

– Здравствуй, – сползая в канаву, сказал младший, Коля. – Меня Винтиком зовут. Умеешь из автомата стрелять? Если умеешь – возьму тебя в друзья.

– И не нуждаюсь, – стоя на бруствере канавы, ответила Анфиса. – Я не солдат, чтобы из автомата стрелять. Я как мама буду. Она у меня полицейским работает и стреляет только из пистолета. Вот и я буду стрелять только из пистолета. А из каких-то автоматов не буду. Маму, как полицейского, все слушаются. И я хочу, чтобы меня слушались. Она, когда на задержании, говорит преступникам: «Руки вверх!», и они её слушаются. Вот и ты – брось автомат! Брось автомат, я сказала!

– А у тебя не пистолет, а палочка!

– Да ты и сам недалеко ушел со своей игрушкой. Автомат-то – не настоящий!

– Хватит вам, ребята, ссориться! Давайте в «Замри- отомри» играть, – сказал старший, Даня.

– Да в такую игру никто давно уже не играет!

– А мы с Верочкой, внучкой нового старосты, играли. Правда, недолго. Её потом увезли из деревни.

– Да не нуждаюсь я ни в какой вашей Верочке. Тоже мне идеал нашли!

– Ну хорошо, а во что ты хочешь играть? – примирительно, как старший, сказал Даня.

– Я? А хоть прыгать с одного края канавы на другой. А потом без перерыва опять на эту сторону. И так – кто сколько сможет. Кто больше сможет – тот и победил.

– Ну, нет, я не согласен. Если в игре не выслеживают немцев – я не согласен.

– Да каких немцев? После немцев знаешь, сколько было всяких врагов?

– А каких?

– Например, арабов. Слыхал про таких?

– Нет, я только про моджахедов от папы слышал. Но они, кажется, афганцы?

– А как мы Дамаск и Сирию брали, слышал?

– Я – нет.

– Тогда ты – чмо.

– А ты! А ты!

Но тут вмешался прадед Костя.

– Дети, давайте в интеллигентные игры играть! Кто какие марки иностранных машин знает?

– Нет, я лучше шофером буду и поведу свой грузовик до калитки бабушки Симы и обратно, – громко пыхтя за грузовик, сказал Коля.

И тут подошел блаженный Александр и как всегда начал рассказывать свою любимую теорию про то, как было бы славно, если бы взрослые переезжали бы в деревню жить и привозили бы с собой детей. Это научило бы всех взрослых открытости и непосредственности. Ведь самое важное – не отходить далеко от ребенка, ибо в нем – всё самое лучшее в жизни. А взрослые отходят от детей, забывая, какими они сами были добрыми, искренними, хотели всем людям только хорошего. И почему люди, взрослея, забывают это? Только потому, что отрываются от детей и не помнят их заветы. Как хорошо, что, невзирая на вирус, в деревне остались дети. Это залог того, что мы останемся людьми и будем думать о высоком.