– Агния Николаевна, у меня был очень тяжелый день. Я вымокла до нитки, только что переоделась и, разумеется, сейчас пойду за тряпкой, чтобы протереть пол в коридоре.

– Ты посмотри на нее! – затряслось гнездо. – Когда это ты научилась так разговаривать? Изволь проявлять уважение к тем, кто живет рядом с тобой.

Дальше хозяйка комнаты должна была по традиции как бы между прочим напомнить, что сдает жилье за бесценок и еще – почему-то о том, что является дальней родственницей архитектора Лидваля17. Но тут Анфиса впервые за время проживания в этой коммуналке сделала вид, что находится в комнате одна. Она подошла к бельевой веревке и принялась развешивать мокрую одежду.

– Я с кем разговариваю?! – возмутилась Агния Николаевна, всплеснув руками. – Или тебе надоело жить здесь задарма?

– Последние «задарма» я вам заплатила за два месяца вперед, – спокойно произнесла Анфиса, встряхивая мокрый джемпер. – Если у вас больше нет тем для разговора, я вас очень прошу оставить меня одну. Пожалуйста. Будьте так любезны.

Она чувствовала затылком, как расширяются ноздри Агнии Николаевны. После сказанного Анфиса не ожидала услышать от соседки по коммуналке и хозяйки комнаты в одном лице ничего, кроме короткой фразы:

– Завтра к обеду чтоб духу твоего здесь не было.

Когда дверь громко хлопнула, Анфиса присела на кровать и обвела взглядом двенадцатиметровую комнату, оклеенную обоями с блестками.

К тому и шло. Она давно собиралась в очередной раз сменить место жительства, даже не стала далеко убирать свою дорожную сумку, когда делала в комнате генеральную уборку. В этой коммуналке ее радовал разве что вид из окна. И низкая плата за съём, если сравнивать с аналогичными вариантами. Но слишком высокая, учитывая вечный гвалт в коридоре, обилие жильцов и сварливую хозяйку за стенкой.

Она даже не собиралась требовать обратно деньги, заплаченные за аренду вперед. Всё равно не было никакого договора. Вспомнила, что в холодильнике на ее полке завалялась пара яиц, которые можно спрятать за батареей. А еще у нее есть хороший, отзывчивый приятель из налоговой. Анфисе тут же стало веселее.

Небольшой шкаф удалось опустошить за полчаса, вся одежда поместилась в одной большой сумке с расшатанными колесиками. В рюкзак отправился ноутбук, фотоаппарат, несколько безделушек со стола и стопка любимых книг.

В кошельке Анфиса отыскала пятьсот рублей и пустую банковскую карточку. Еще две тысячи лежали в томике Анны Гавальда18. Куда идти с этим богатством, она не представляла, но твердо решила съезжать рано утром, пока не проснулась хозяйка.

В темнеющее окно неустанно хлестал дождь. Через просевшую форточку свистел ветер. Анфиса с силой стукнула по ней кулаком, безуспешно пытаясь закрыть, и с тоской глянула вниз, на набережную Фонтанки. По лужам плыли машины, свинцовая туча простиралась далеко за горизонт, скрыв собой солнце. Прохожие семенили по тротуару, напоминая грибы. И только один зонтик был неподвижен. Под ним Анфиса разглядела развивающийся на ветру пестрый палантин. В следующую секунду – взмах руки, и в реку полетела растерзанная алая роза. Женская фигура долго стояла под дождем и ветром, прежде чем медленно побрела вдоль чугунных перил.

Одна.

Но ты теперь ошибку тех поймешь,

Которые дошли до пониманья

Столь ложного – ты знаешь эту ложь, —

Что всякая любовь всегда похвальна,

Какую только в мире ни найдешь.

(Д. Алигьери, «Божественная комедия», «Чистилище», песня 18)

Проснулась Анфиса гораздо раньше, чем зазвенел будильник. За окном стеснялся рассвет. Над городом все еще нависали тучи, но сквозь чернильное решето просачивалось солнце. В коридоре коммуналки стояла непривычная тишина, все соседи, включая малолетнего террориста и хозяйку комнаты, крепко спали.