Тот поймёт.

Прекрасная моя, не грусти. Унывать – оно как-то зря.

Давай-ка, смастерю тебе икебану

из перьев Сирин и Гамаюн.

А потом будем смотреть, как пеликаны

летят из декабря

в июнь.

Сенсей кукольных дел

Провожает зрителей, берёт в руки мел

– Чертит план на завтрашнюю игру.

Потом улыбается: Друзья, вы сыграли выше всяких похвал!

Зал…

Ну, вы видели сами – буквально рыдал.

– Гуру, —

Здесь говорит Коломбина, —

Вы знаете: я могу заткнуть в репертуаре любую дыру,

Хоть что угодно сумею —

И Саломею, И Галатею,

А хоть, будь я проклята, короля Лира,

Словом, любую затею.

Но отчего все должны думать, что я из глины?

И что нас дергают за какие-то нитки или шарниры?

Мы же всё сами, а вы только наш режиссер? —

Не знаю, – разводит руками сенсей, – так повелось с каких-то допотопных пор.

Но… может, и у людей есть нитки? И даже и у богов? —

Ого! —

Улыбается Арлекин, – Это вы, шеф, загнули!

Это только самоубийца, стоящий на стуле —

Марионетка нечистого. —

А парашютисты? —

Вставляет Пьеро, что-то прихлебывая из фляжки, —

Те тоже, бывает, летят, а потом – бац! – и зацепились вверх тормашками!

Все смеются, ещё о чем-то болтают, а затем сенсей уходит на свою половину.

Бродит по комнате, ощупывает спину,

Водит над головой руками. —

Сами, – бормочет он, – мы всё сами.

И никакой нити нет.

Ладно, завтра вставать чуть свет.

Но он ещё долго курит в подъезде.

Лунный луч касается его плеча. И сенсей понимает, что нить на месте.

Когда мы встретились вчера

У мангровых берёз,

Ты прошептала, мол, пора

Нам зашагать поврозь.

Разделим бремя правоты

С тобой напополам.

И прочертила нам ходы

Помадой по волнам.

А сверху плавала луна

На грозовом плоту.

И ты к луне ушла одна

По морю и по льду.

А я глядел тебе вослед,

И видел в темноте,

Как ты ступаешь между бед

Назло любой беде.

Потом мы встретились опять

У мангровых дубов.

И я сказал тебе, что рад

Тебя увидеть вновь.

На что нам горечи разлук?

Зачем тужить впотьмах?

И ты шепнула: О мой друг!

И я скучала, ах!..

Джонка девушки из Нагасаки

Входит в Кейптаунский порт.

Любой флибустьер теперь видит: нет, не уйти от драки —

Да лучше б зашёл сам чёрт!

Девушка бросает взгляд на крейсер,

Где реет Андреевский флаг.

Она понимает: если Роджер станет слишком уж весел,

Что-то может пойти не так.

А на этих парней можно положиться,

Если бритты схватятся за ножи.

Что тогда её джиу-джитсу?

Не будет ли поздно кричать: Всё пропало! Я всё же упала в эту пропасть во ржи!..

А в гавани, где утоплены те, кого было лень вешать,

Проплывает стадо морских коров.

Они говорят девушке: И мы бывшие гейши,

Можем обрушить бурю на головы твоих врагов.

Но та, улыбнувшись, заходят в таверну «У семи угрей»,

Кивает в сторону стойки: Эй, ну-ка налей!

А дальше… Дальше никто не ушёл от расправы,

Не вернулся домой.

И стеллеровы коровы плывут сквозь саргассовы травы

Вслед за кормой

Призрачного корабля, над которым – святой Андреевский стяг.

Губы девушки из Нагасаки – алеющий мак.

Она стоит рядом

С матросом, который сто лет спустя

Выжил под Сталинградом.

На его бескозырке вышито золотом ада:

«Крейсер Варяг».

Сегодня день подорожника,

Примечтаем ему чудес —

Солнца и дождика,

И чтобы к маю воскрес.

Придут клевер и голубика —

Принесут ключевой воды.

Пожелают, чтобы не сник он,

Омоют его листы.

А мы будем глазеть на праздник

Во все глаза.

И грезить, что мир не угаснет,

Пока мы смотрим на чудеса.

Да, всё пройдёт когда-то,

Захлопнуться створки ворот.

Но если мы здесь – это кому-то надо.

А пока надо, никто не умрёт.

Итак…

Мой левый башмак

Сделал круг по земле.

Был полный бак,