Кстати, вот восковая фигура пресловутой Ассоль, той самой.
Можете сделать селфи – всего три евро.
Тут иногда снимают рекламу, а раньше мельтешила всякая детвора
и придурковатые пенсионеры.
Я увидел, как ты начала хватать воздух ртом.
Бросила на меня взгляд: «Ничего, всё норм…».
Я скрипнул зубами, выдавил из себя: «Пожалуй, пойдём,
пора».
Потом…
Потом мы долго стояли, обнявшись, под старым зонтом,
молчали,
слушали плеск волн, крики чаек.
– Ну пойми… я просто хотела увидеть свой дом, —
словно оправдываясь, проговорила ты, —
Ведь уже сто лет… больше ста…
Вот и вздумала тебя достать.
Прости, вела себя будто… какой-то тролль…
И, знаешь, зря ты ему не врезал!
Я улыбнулся: «Здравствуй, Ассоль.
Вот теперь я вижу, что ты – Ассоль!».
Ты рассмеялась: «Да я это, я! А теперь быстро звони Дюку и Фрези!».
Янтарь
Осень – кошка с глазами янтарными —
Идёт площадями, идёт бульварами.
Подрагивает ушами, расписывается хвостом
На предутреннем тумане густом.
Всходит ко мне на порог,
Говорит: Это я – Ноябрь, пусти, я немного продрог.
Что ж, проходи. Знаешь, а у меня случилось так, внезапно… надо же…
Что от завтра осталось недолго.
Не пора ль взять ещё пару грехов на душу
И смолкнуть?.. С грехами, правда, как-то не просто: разбегаются, прячутся.
Взять сачок, может?..
Но пока думаю, опять промчалось солнце по небу золотой клячицей.
И день прожит.
Сидим-молчим, глядя в окно.
Я пью янтарь Ноября, он прихлёбывает моё вино.
После стоим на балконе.
Двор обживают аисты, куницы, ежи…
То ли каяться, то ли поститься.
Господи, укажи
путь по линиям Твоей ладони.
Небосвод несвобод
Приходили рептилоиды – били челом:
Пустите нас в свой восхитительный дом.
Прилетали ангелы – кланялись в пояс,
Пели о том,
Что они опоздали на поезд.
Приезжали киборги на трансформерах,
Плакали, что кто-то из них едва не помер,
Причитали: «Пустите нас в дом, Накормите хотя бы углём,
А иначе мы точно умрём».
Следом притопали гномы и хоббиты,
Эльфы и роботы,
Феи, драконы, Лох-несское чудо
И люди с Лапуты.
И все вместе устроили смуту,
И выбор вождей,
И погромы.
И мы не узнали нашего милого дома,
И ушли, бросив гостей.
Мы вскарабкались в дебри высот
И прошептали: Господь,
Мы желаем покоя.
Но Он помахал нам рукою
И, опечатав Престол,
Куда-то ушёл.
И зачем-то, зачем-то оставил
Нам свой небосвод несвобод.
И теперь нами правит
Из рая
Его электрический бот.
Те же лодочки и пальмы
Посмотри-ка, всё, как раньше —
Те же лодочки и пальмы.
Помнишь, бегали по пляжу?
А потом глядели в даль мы?..
Впрочем, что там помнить, право?
Нам же было по семнадцать.
Мы ж тогда хотели славы.
А ещё – поцеловаться.
А ещё алкали смуты —
Лютой, с мясом и до хруста!
Но чтоб мир царил повсюду,
И вовсю цвели искусства.
Да, желалось боя, счастья,
Баррикад и карнавала!..
Сам не знаю, как на части
Нас тогда не разорвало.
Всё прошло… но здесь всё те же
Пальмы, лодки, померанцы…
И никто нам, как и прежде,
Не мешает целоваться!
Волшебных снов
Укатали Сивку крутые горки.
Она снимает сбрую, закрывает шторки,
Пишет в инете:
«Волшебных снов!».
У неё по планете
Куча знакомых лошадок, зебр и ослов.
И ей тоже из чудесного далека
Присылают смайлик – машущее копытце: «пока-пока!».
Облака
Становятся золотистыми – так сияет луна.
А ведь где-то язва, чума, война…
Сивка не может уснуть – ей кажется, во всём виновата она.
В край святых недотрог
Робинзон Крузенштерн
Покидает острог,
Идёт в переулок семи таверн —
В край святых недотрог.
Под их улыбками тают снега,
А одна из них ему дорога.
И он входит к ней на порог,
Говорит: Здравствуй, весна.
А ему отвечают: Край святых недотрог
Переехал, тут теперь другая страна.
Всё, что было, ушло,
Всё, прежде большое, стало мало.
Всё, что ты знал, ныне неверно.