Демитрикая 3: Шаг за грань Андрей Ра

Тюрьма

Тьма. Тьма окружала меня. Нет, точнее, я находился в этой тьме, в той, в которой меня окружала чернота. Глупо всё это выглядит, да и звучит тоже не слишком-то умно, но я был где-то и нигде одновременно. Я лежал в этой тьме, а чернота подползала, она была липкой, холодной, влажной, мерзкой – если в двух словах, не очень приятной. Я лежал там, в полной пустоте и одиночестве, всё нутро как-то съёживалось в неизвестных позывах. Мне было совсем не по себе, странное чувство, я не знал, что происходит. Я просто лежал там и смотрел в чёрный потолок, не знаю, почему я решил, что у этого есть потолок. Но эта чернота во тьме клубилась над ним, словно дым.

Чёрт! И мозг молчит, я сейчас не отказался бы от его сального комментария. По ходу, я допился и откинул копыта. Как печально всё это. Ушёл в самом рассвете сил. Ещё столько не выпито, столько не…

Что?

Я что-то услышал, но не разобрал. Поднявшись с трудом на ноги, я направился сквозь густую тьму на звук. Я точно что-то слышал, какой-то звук, он вновь повторился… и вновь. Звук стал чётче, и я различил детский смех. Медленно переставляя свои ватные ноги, всё тело ломило, и оно было непослушно, пошатываясь, я брёл вперёд? Наверное… вперёд, здесь в абсолютной темноте было очень сложно ориентироваться. Непонятно, где верх, где низ, где перёд, а где зад, где что. Хотя, с другой стороны, рожа у меня смотрит вперёд, левая рука слева, правая справа, ноги внизу, так что ориентиры есть. Просто жути и драматизма на себя нагоняю.

Я шёл дальше в этой темноте, шёл и шёл на слабый звук смеха, детей было несколько. Скорее всего, двое. Я шёл вперёд и вскоре в этой темноте стал различать две фигуры. Они белым пятном выделялись на фоне черноты. Две девочки сидели ко мне спиной, они играли, и чем ближе я подходил, тем отчётливее и звонче становился их смех. Даже тьма от их смеха расползалась и не липла так сильно. Когда я подошёл к ним очень близко, девочки прекратили смеяться.

– Он здесь, – шепнула одна второй.

– Я слышу, сестра, – ответила другая.

Голоса показались мне знакомыми, и где-то в груди защемило от боли, к горлу подкатил ком. Я принялся обходить их, всё ещё шатаясь, но уже поняв, кто это. Чувство вины обрушилось на меня вновь, как град среди ясного дня.

– Вот он, убийца, сестра, – произнесла Гретель.

Я обошёл их полностью и увидел, что перед ними лежит чёрное сердце с белыми символами и какими-то отростками, больше похожими на гипертрофированных глистов. Старшая сестра воткнула в него гвоздь, и боль в моей груди разгорелась ещё сильнее.

– Да, тот самый, я помню, – произнесла младшая и воткнула в сердце второй гвоздь.

От боли я задохнулся и упал на одно колено перед ними. Так и стоял, жадно хватая воздух ртом, не в силах вымолвить ни слова. Мне столько всего хотелось им сказать, но слова вязким комом застряли в горле. Думаю, со стороны вся эта немая сцена выглядит очень крипово или нелепо.

– Ты помнишь, а вот он тебя нет, – шептала Гретель сестре.

– Да не помнит, убил, сожрал и забыл, – усмехнулась Гретхен, поднимая сердце перед собой.

– Помню… – выдавил я, задыхаясь. – Я помню…

– Убийца, – сказала старшая сестра и тоже взялась за чёрное сердце, из которого сочилась вязкая кровь.

Две сестры, не глядя до сих пор на меня, разорвали чёрный орган, и я уже в полной мере осознал, что сердце было моё. Ибо, рехнувшись от боли, свалился. Раскрывая рот, как рыба на берегу, и хрипя при каждом вздохе, я протянул руки к ним.

– Помню… – со слезами выдавил я. – Гретель и Гретхен.

И без того тёмный мир потемнел, приобрёл серые краски. Всё потеряло свой цвет, лишь кровь, что яркими красными пятнами расползалась на телах девочек, сохраняла свой цвет. Я хрипел и полз к ним, задыхаясь и плюя кровью, но не красной… чёрной. Чёрной густой кровью, что больше походила на смолу. Той кровью, что лилась из сердца в руках сестёр. Я упал на спину и не мог больше шевелиться от болевого шока. Лежал и смотрел в непроглядную тьму, чувствуя, как глаза горят огнём от слёз. Вскоре надо мной появились два белых лика девочек. Глазницы их были пусты, а рты ощетинились плотоядными улыбками безумного чеширского кота.

– Помнит нас, сестра! – весело произнесла Гретхен и, широко раззявив пасть, вцепилась мне в горло.

Вскоре она выпрямилась, вырывая сочащийся гнилой кровью кусок мяса. Я уже ничего не чувствовал, не было сил ни кричать, ни хрипеть, ни тем более сопротивляться. Только горячие слёзы всё также стекали по сухому лицу, обжигая его. Дрожащими руками младшая сестра взяла кусок плоти, что выдрала из моего горла, и принялась обтирать им лицо, издавая возбуждённые звуки маньяка.

– Помни и дальше, – сдержанно произнесла Гретель.

С чудовищной улыбкой она резким движением вцепилась мне в лицо руками. Я почувствовал, как тонкие детские пальчики проникают в глазницы и, сжимая глазные яблоки… выдирают их.

Здесь воля вернулась ко мне, и я с диким криком резко вскочил. Ударившись башкой о верхнюю койку нар, упал обратно в постель.

– Эй! Имперец, опять кошмар, да? – томно произнёс мой сокамерник.

– Есть такое, Затрик, – ответил я ему и порадовался, что голос не дрожит.

Поднял руки над собой, они тряслись, как у запойного алкаша, что два дня без капли во рту. Всё тело ломило, лицо горело, а глаза болели. Осознание того, что это был всего лишь сон, не помогало. Меня трясло и тошнило, возможно, меня накрыло панической атакой, я не мог понять. В закрытой камере из-за клаустрофобии они случались у меня часто, что я уже не мог отличить их от своего нормального состояния.

– Ух, теперь я понял выражение «потерять лицо», – сказал низший гоблин, свесив свою маленькую голову с верхней полки. – Леденец будешь?

Зелёная рука, держа в корявых пальцах леденец на палочке, завёрнутый в бумажку, протянулась ко мне.

– Спасибо, – я машинально взял леденец, развернул его и положил в рот.

Вкус жжёного сахара перебивался пылью и, по ходу, волосами, но я не обратил на это внимание.

– Вот и славно, парниша, да, – ухмыльнувшись, голова Затрика исчезла и продолжила уже откуда-то сверху. – Смотри не наблюй тут снова, да. А то две цены за леденец должен будешь. Кстати, с тебя табак, серебряник или чего у тебя там ещё ценного есть? А?

– Ну? За леденец плати, – пояснил гоблин спустя краткую заминку моего бездействия и протянул руку сверху.

– Ну ты и ушлый хмырь, – высказался я, начиная шарить по карманам.

– Без оскорблений, уважаемый, да, – протянул Затрик. – Неделю тут со мной чалишься, да. Мог бы и додуматься, что бесплатного у меня ничего нет.

– Ну да, ну да… – пробурчал я и вложил в зелёную руку серебряную монету.

Табак он два дня назад у меня выторговал за информацию о том, кто спёр мои сапоги, и это оказался он. Кто ещё мог стырить мои сапоги в закрытой камере, где только мы вдвоём? Гоблин, конечно, великодушно их мне вернул, но хотелось раскатать его.

Затрик был, в общем, тем ещё прохиндеем, хитрым и жадным. Затрик Сорок Второй, точнее. Этот титул он носил гордо, поскольку был сорок вторым Затриком в поколении. Отец его был сорок первым, дед – сороковым и так далее. В общем, династия Затриков брала начало от Затрика Первого, что был героем битвы при Санминоре. Вкратце, там куча наг из моря приползла и чуть не вырезала весь город. Чуть не вырезала… А я… Эх… Санминор – очередное чёрное пятно в моей истории. Первый из Затриков отличился там боевым умением, вроде даже девятого спас, но без вести пропал в последнюю ночь. Мой сокамерник рассказывал просто небывалые легенды. Как его предок отрастил жабры и отправился в океан биться с королём подводного народа в одиночку. О том, как этот гоблин с жабрами спас кучу людей и вывел их из логова морских змей, но пал, сдерживая орду наг в одиночку. Как он присоединился к секретному отряду девятых и отправился с ними закрывать портал под водой, через который демоны лезли, а наги – это их новая разновидность. Потом восхищённые его доблестью девятые забрали его к себе в Девятое Измерение. Рано или поздно могучий Затрик Первый вернётся, если Эванору будет грозить опасность. Там он ещё и королём подводного народа становился и тюремщиком их же, жертвовал собой несколько раз и прочие всевозможные варианты развития событий, точнее их окончание.

Я гоблину не верил, конечно, но его заливное враньё скрашивало срок. Попали мы с ним в камеру случайно. Я после всего того, что произошло на острове, решил взять неделю запойного отпуска. Уже под конец загула скорешился с этим гоблином, что обмолвился о продаже редких книг с дуратским глазом на обложке. Сокамерник мой тогда не соврал, книжки действительно были с дуратским глазом, нарисованным им же от руки, и являлись сборниками всякой пошлятины на гномском языке. А баснословная сумма уже перекочевала в карман к гоблину. Ну мы, в общем, поцапались из-за этого и, ругаясь между собой, задели нежные чувства пары бородачей, что сидели в баре. Завязалась потасовка, в которую включились все. В общем, знатная кабацкая драка вышла бы, но стража слишком быстро прибежала и упаковала всех в «автозак» на лошадиной тяге.

Рейне сделала мне документы посла Империи Ночи, чтоб, если что, можно было отмазаться, пока я балагурю, но вот тут они не сработали. Доблестные стражи, несмотря на мой высокий чин и угрозы, затолкали меня сюда на двенадцать суток. «Перед законом все равны», – ответили мне они тогда.