– То есть, Мартынов угрожал?

– Он был взбешён.

– Что ему ответил Лермонтов?

– Лермонтов попробовал перевести всё в шутку: «Не уж-то ты обиделся? Что за взор?» «Да, обиделся!» – твердо ответил Мартынов. «И что ж, потребуешь у меня удовлетворения?» «Если придётся, буду требовать, ибо ты переходишь все границы приличия…» Но тут Мишелю надоело слушать, и он перебил его: «Меня изумляет твоя выходка и твой тон… Чего ты добиваешься? Напугать меня вызовом? Но ты прекрасно знаешь, что я не боюсь поединков. Хочешь дуэли, – я не откажусь! Будем драться». «Честь имею!» – церемонно кивнул Мартынов и стремительно зашагал прочь.

– Вы пытались их примирить?

– Конечно! Михаил, тот готов был извиниться и всё забыть, но в Мартынова словно бес вселился. На все наши уговоры отвечал, что не пойдёт на примирение. Считает себе глубоко оскорблённым, и не сможет взять вызов назад, тем более что Лермонтов сам ему предложил сделать этот вызов.

–Ага, – неопределённо произнёс дядюшка. – Весьма забавно. О чем вы говорили с Лермонтовым, когда ехали к месту поединка?

– О всякой ерунде, – пожал плечами Глебов. – Барышень обсуждали. Мишель мне рассказывал, что задумал писать роман о Кавказе: как Ермолова усмирял горцев, о смерти Грибоедова и Персидской войне…

– То есть, у него не было и в мыслях убить Мартынова?

– Он, вообще, рассчитывал на примирение. Когда приехали на место, Лермонтов первым предложил Мартынову всё забыть и вновь стать друзьями.

– Что же Николай Соломонович?

– Не соглашался ни на каких условиях. Он, будто спятил. Никогда его таким не помню.

–Так, значит, вы были секундантом у Лермонтова?

–Так и есть.

–А князь Васильчиков у Мартынова?

–Не совсем. Он, как бы, помогал мне. Лермонтов и Мартынов – оба выбрали меня в секунданты… Так получилось…

– Как-то странно: вы снимали комнаты в одном доме с майором Мартыновым, а секундантом вызвались к Лермонтову. В то же время, князь Васильчиков жил в соседнем доме с убитым, но, как бы, секундантом был у Мартынова. Почему?

– Даже не знаю. Как-то всё так вышло.

– Да! Ну и в переделку вы попали, корнет, – недовольно покачал головой дядюшка. – Неужели вы не понимаете, как ловко вас подставили? Ни Васильчиков, ни Трубецкой, ни Столыпин не получат серьёзного наказания. За всё ответите вы.

– Судьба, – обречённо произнёс Глебов. – Готов стерпеть все её капризы.

– Что ж, удачи в тяготах с судьбой, – дядюшка направился к выходу.

Я сердечно попрощался с товарищем и вышел следом.

– Дядюшка! Ради бога! Я вас редко о чём прошу….

– Тихо, Серёженька, тихо! – Дядюшка приставил указательный палец к губам. – Рано ещё плакать. Постараюсь. Замолвлю словечко. Мне самому жалко этого мальчишку.

Встретив у выхода из комендатуры полковника Ильяшенкова, дядюшка сказал ему:

– Мне показалось, что в камере корнета Глебова сыро, а у него тяжёлое ранение. Соизвольте, пожалуйста, перевести его в более подходящее помещение. Незачем раненого офицера держать в казематах. Он же не убийца.

– Будет исполнено, – ответил полковник.

– А мы к князю Васильчикову. Где он содержится? В том флигеле? Хорошо вы его устроили.

***

– С Васильчиковым разговаривать будет сложнее, всё же – князь, к тому же, неплохой юрист. Отцу его знаешь, за что император княжеский титул дал?

– Наверное, за честное служение отечеству, – предположил я.

– Ну – это само собой. Заслуг у Илариона Васильевича выше головы. Но самая главная заслуга: он во время Декабрьского бунта, в самый его опасный момент настоял, чтобы царь воспользовался артиллерией. Не подтянули бы орудия, да не пальнули бы картечью по повстанцам, неизвестно, как всё бы обернулось. Так-то. А сын каков? Окончил юридический курс в университете с отличием. Какие перспективы открывались! Вошёл в состав комиссии барона Ганна. Комиссия эта пыталась установить на Кавказе мир и согласие. Нынче, как бы ему в Сибири не оказаться. Впрочем, этот выкрутится.