– А сам ты Дмитрий Иванович, во сколько лет на стол Московский сел? – смело пошел грудью на повелителя боярин. – А? Во сколько?
– В девять, – слегка стушевался князь.
– Вот видишь, в девять, а сыну твоему уже одиннадцать. Неужто он не справится? Это же ведь твоя кровь, а яблоко от такой яблони всегда недалеко падает.
– Верно, говоришь, одиннадцать. Я уж в его годы, ого-ого какими делами вертел. Может и вправду послать? Вон тесть мой, Дмитрий Константинович Суздальский послал сына и ничего, а чем мой Вася хуже.
– А я и говорю, пошли, – радостно затеребил бороду Квашня. – Василий Дмитриевич отрок смышленый. Весь в отца.
Дмитрий Иванович опять вернулся на свой стул, уселся на него, и вдруг устремив свой величественный взор на пожилого боярина Белеута.
– А ты как думаешь Михайло Данилович, справится Василий Дмитриевич в орде. Не подведет отца своего?
Михаил Данилович суетливо заерзал на лавке, пометался взглядом из стороны в сторону, но, найдя там только опущенные к полу глаза, решил дать утвердительный ответ.
– Конечно, справится Великий князь. Не велика забота, при таком-то отце с хана ярлык спросить.
Все дружно улыбнулись ответу Белеута, да и как по-другому было поступить, коли ответ, князю весьма по душе пришелся, а душевное состояние сразу же на лице отразилось. Вроде все улыбнулись, но поддержан был ответ старейшего боярина не всеми. Вскочил с лавки Федор Симоновский и подбежал к княжескому стулу, будто воробей к конскому хвосту.
– Одумайся князь, – заголосил духовник, – что же ты мальчишку на растерзание басурманам посылаешь? Погибель его там ждет, вот тебе крест погибель. Сам поезжай, пожалей сына.
– Погоди, погоди, – приложил палец к губам Дмитрий Иванович, – значит, выходит по твоему, мне на погибель надо идти? Так что ли? Выходит, ты о моей погибели мечтаешь?
– Нет, конечно – заметался Симоновский. – Не это я хотел сказать. Я хотел сказать, что молод еще Василий Дмитриевич для подобных дел.
– И ничего не молод, – в запале вскочил с лавки Квашня. – Отец-то его в его годы уж князем был, а ты говоришь молод?
Все члены боярского совета в один голос поддержали пламенное выступление Ивана Родионовичя, не которые даже хотели выразить недовольство репликой Симоновского вручную, и только его сан да княжеский спальник Герасим сдержали этот душевный порыв. Отправлять посольство во главе с княжичем решили через три дня. На том и разошлись.
А как солнце засветило верхушки дальнего соснового бора багрянцем, в княжескую светлицу явилась княгиня Евдокия Дмитриевна и прямо с порога стала князю претензии выкладывать.
– Что же ты делаешь, Дмитрий Иванович, – рассерженной кошкой зашипела она мужа. – Почто же ты мальца – несмышленыша на верную смерть посылаешь? Побойся Бога князь, он ведь сын твой.
– Цыц, – нахмурил бровь Дмитрий Иванович, – чего раскаркалась, как старая ворона. Ничего Василию в орде не сделают. Продумал я всё, а если сделают, то я Квашню в тот же день на кол велю посадить. Это же он придумал Василия к Тохтомышу послать, да и бояре его единодушно поддержали. Не мог я сегодня против их воли пойти. Не мог, понимаешь? И Василию пора в дела государственные вникать. Я же не вечен. Иди к себе, я сейчас приду.
Евдокия Дмитриевна утерла слезу, и гордо подняв голову, удалилась из светлицы.
Глава 13
Отслужив вечернюю службу Дионисий, вышел из тесной монастырской церквушки на волю и присел там, на шаткую скамеечку под серым кустом. На улице было ещё прохладно, но прохладно уже по-весеннему. Летом можно было бы на такую погоду обижаться, а вот весной, после разбоев зимней стужи, она радовала род людской, вселяя надежду на скорый приход настоящего тепла. Возрадовался близкой благодати и архиепископ. Торопливо оглянувшись по сторонам, он облегченно вздохнул, улыбнулся неведомо чему и уставился на звездное небо. Небо ему тоже понравилось, особенно приглянулась луна, которая блестящей сковородой повисла над высокой крышей княжеских палат.