Однако в пятницу вечером, за три дня до вынесения приговора, с самим судьёй Вакасуги произошло неожиданное происшествие.

Дело было в марте. Жена судьи, только что родившая, ещё не оправилась от пережитого. Хотя это были уже третий её ребенок, каждый раз процесс деторождения давался тяжело, и её послеродовая слабость вызывала сострадание у окружающих. Поэтому в тот вечер трёх обычно шумных мальчишек уложили спать пораньше. Сам Вакасуги, тихо переговариваясь с лежащей женою, засиделся в кабинете за книгами до полуночи, после чего служанка постелила ему футон в той же комнате. Он окликнул жену, но та, видимо, уже спала и не ответила.

Прошло несколько часов. Внезапно судья проснулся от стука, доносившегося из гостиной – той стороны дома, где не было спальни жены. Поначалу он решил, что это мыши возятся на полках, и закрыл глаза, но шум не прекращался.

«Странно, мыши обычно не шумят в гостиной», – подумал он и вдруг понял причину: на полках были сложены коробки со сладостями и корзины с фруктами – подарки жене по случаю родов.

Судья хотел криком прогнать грызунов, но, вспомнив о спящей жене, тихо выбрался из-под одеяла, накинул приготовленное у изголовья кимоно и включил свет. Крадучись, чтобы не разбудить жену, он подошёл к двери в гостиную и раздвинул её. Свет из кабинета упал лишь на середину комнаты.

Не подозревая ничего плохого, судья шагнул вперёд – и в тот же миг ощутил неладное в тёмном углу, где стоял комод.

«Человек! Вор!»

Судья остолбенел, словно поражённый током.

Из темноты перед ним внезапно возникла мощная фигура мужчины. За свою карьеру Вакасуги повидал немало воров, грабителей и убийц – робких, подобострастных, съёжившихся на скамье подсудимых. Но этот ночной гость был иного склада. Застигнутый врасплох, он демонстрировал явную готовность дать отпор. Здесь не было отношений «судья – подсудимый» – только голая конфронтация двух мужчин.

Прошла секунда, другая, третья… Грабитель не двигался. Не двигался и судья.

Вакасуги испытывал неописуемое чувство угнетения, будто всё его тело сдавили тисками. Тем не менее, его разум лихорадочно искал выход.

С одной стороны, и мужская гордость, и судейское достоинство требовали обезвредить вора. Но стоило ли ввязываться в схватку, рискуя напугать лежащую в слабости жену? А если проснутся трое маленьких сыновей в соседней комнате?

Рука судьи не поднялась.

Он даже подумал: «А что, если просто дать ему денег, чтобы ушёл с миром?» Но это было бы недостойно судьи.

Тогда в голове мелькнуло: «Пусть уходит».

Чтобы избежать внезапного нападения, судья отступил на пару шагов и изо всех сил крикнул: «А-а-а!»

Результат оказался неожиданным.

Ещё не смолк его крик, как из соседней комнаты раздался душераздирающий вопль жены, испуганной голосом мужа. В тот же миг из дальней комнаты послышался плач троих перепуганных детей.

Ошеломлённый этим хором, вор мгновенно исчез. Ничего, конечно, он не успел украсть.

Но для ослабленной родами женщины такое потрясение не прошло даром – у неё поднялась высокая температура. На следующий день жар достиг почти сорока градусов. К тому же её нервы, и без того напряжённые, стали болезненно реагировать на малейший шорох. Лечащий врач начал опасаться за её жизнь.

Да и трое детей с той ночи стали пугливыми, вздрагивая от каждого звука.

Сам судья Вакасуги тоже долго не мог отделаться от гнетущего чувства, оставшегося после той минуты тягостного противостояния.

Ярко вспоминая пережитый ужас, он размышлял:

«Четырнадцать-пятнадцать лет, с момента окончания университета, я только и делал, что размышлял о преступлениях. Моей обязанностью было назначать за них наказания. Но действительно ли я правильно понимал суть преступления? Не рассматривал ли я его слишком абстрактно? Не смотрел ли на него исключительно с позиции преступника? Привыкнув к робким, подобострастным подсудимым, не забыл ли я о том ужасе, который они причиняют своим жертвам?»