– Комаров, стой, а то расстреляю!

Старший лейтенант на этот раз принял меня за труса, самовольно оставившего позицию. Я остановился. Старшой достал пистолет и трясёт им под моим нос, заставлял меня немедленно вернуться в окоп. Я объяснил лейтенанту, что в нём меня сейчас убьёт. Лейтенант несколько оторопел от моего убеждения и спрашивает:

– Как это там убьёт и непременно сейчас?

– А вот смотри, сейчас увидишь сам, как!

Лейтенант не понял смысл моих слов и настороженно смотрел то на меня, то на мой окоп. Тут всё и произошло, как я и предполагал. Только артиллеристы откатили своё орудие на безопасное для себя расстояние, как плюхнулся немецкий снаряд, и его взрывом полностью разнесло мой окоп. Лейтенант долго смотрел на то место, где был мой окоп, там дымилась воронка от взрыва. Помолчал, поморгал глазами и произнес:

– Молодец, боец Комаров, есть у тебя солдатская смекалка! Иди и откапывай свой окоп.

С этими словами он засунул свой пистолет в кобуру, отвернулся в сторону и пошёл своей дорогой, а я вернулся к остаткам моего окопа и принялся восстанавливать его. Восстанавливал окоп в приподнятом настроении, как-никак, а спасся от верной гибели! Меня миновала очередная опасность, я жив! Копал и всё думал:

– До чего точно немцы засекали выстрел всего-навсего слабого противотанкового орудия. Только потом несколькими днями позднее я понял, что артиллеристы в тот день вели беспокоящий огонь и вводили их в заблуждение о наличии в нашей обороне другой артиллерии, а может быть таким огнем наши выявляли и засекали немецкие батареи при подготовке наступления.

В первых числах декабря, 5 или 6, точно день не помню, рано утром загрохотала наша артиллерия. От их близких выстрелов всё вокруг освещалось, как в тёмную грозовую ночь от молний. С началом артподготовки нам зачитали приказ о переходе в наступление. Так началось контрнаступление Красной Армии на нашем участке фронта…

В этом наступлении Иван Гаврилович получил сквозное пулевое ранение в мякоть правого бедра и был отправлен в госпиталь в город Горький. Из госпиталя отец присылал очень бодрые письма. В одно из них он вложил четыре рисунка. На них нарисовал себя, как из окопа ведёт из винтовки огонь, как лежит на госпитальной койке и читает газеты.

В одном из своих писем он написал о зверствах гитлеровцев и посоветовал нам найти выступление по радио Сталина И. В. 3 июля 1941 года.

… Это было весной 1942 года. Шел март. Немцев от Москвы отогнали, но на некоторых участках и не так далеко. После лечения в горьковском госпитале я снова вернулся в свою часть. Она временно стояла в обороне, принимала пополнения и боеприпасы, ремонтировала и восстанавливала оружие.

Дни стояли солнечными, подтаял снег. Победы над немцами и весна подняли настроение бойцов. Все стали бодрее, лучше следить за состоянием своего внешнего вида. Солдаты становились бойцами. Только одного не хватало нам – провизии, продовольствия. Мы были кое-когда полуголодные, и иногда нам очень хотелось чего-нибудь поесть. Я же, по своей натуре, не могу долго сидеть на одном месте. Меня нет-нет, да и потянет побродить поблизости от окопов и вокруг них. И на этот раз дождался захода солнца, выбрался из окопа и стал ползать по нейтральной полосе. На фронте затишье. Немцы не стреляют, и мы молчим. Нам сейчас больше них не надо. Время работает на нас. Выполз на поле. Побыстрее, но и осторожно, переползаю от воронки к воронке. А их там много, так среди снега и чернеют одна возле другой. Осмотрю одну и переползаю ко второй. Таким образом облазил воронок двадцать или больше. Ничего интересного на глаза не попало. Долго ползал по нейтралке. Меня всегда разбирало любопытство, что валяется на ней. Нельзя ли там подобрать чего-нибудь полезного для окопного хозяйства и для себя. Во время ползания мне тогда и в голову не приходило, что меня может подстеречь немецкий снайпер, или подорвусь на противопехотной мине. Во мне всё заглушало любопытство.