– Всё ещё лепишь свои пионы? – спросила Лада, с тревогой разглядывая горы громоздившихся повсюду глиняных цветов и бутонов.

– Конечно, – монотонно ответила Лида. – Я делаю их для Стаса. Для нашей с ним будущей свадьбы. Надеюсь, они ему понравятся.

Лада робко погладила сестру по спине. Она как никто другой чувствовала, что происходит с Лидой. Стаса похоронили пять дней назад. Увечья, полученные им в аварии, оказались настолько тяжёлыми, что хоронить его пришлось в закрытом гробу. Проститься с ним пришли многие его друзья и приятели по лётному училищу, а также представители командного состава, чтобы воздать погибшему боевому товарищу полагавшиеся в подобных случаях почести, но лишь для нескольких самых родных и близких людей случившееся стало настоящей трагедией. Марина Сергеевна потеряла сознание как раз в тот момент, когда гроб с телом её сына опускали в могилу. А Лида в страшном истерическом припадке прыгнула прямо в разверстую яму и орала до хрипоты, прося зарыть её вместе со Стасом. Валерий, Вячеслав, Людмила и Лада крепились как могли, – лишь для того, чтобы было кому поддержать двух безутешных женщин, одна из которых потеряла сына, другая – любимого человека.

И теперь сестра, очевидно, переживала первую из пяти стадий потери близкого человека – стадию шока и отрицания[1]. Нельзя было сказать ей, что Стаса больше нет. Нельзя было даже намекнуть ей на это – Лида просто игнорировала такую информацию, она её не воспринимала.

Когда они с сестрой проходили эту тему в институте в разделе психологии личности, Лада на всю жизнь запомнила приведённый учителем страшный пример. Им рассказали о матери умершей при родах молодой женщины, чьего ребёнка также не удалось спасти. Лишившись и дочери, и внука, рождения которого она с нетерпением ждала, пожилая женщина стала гулять по улице с пустой коляской. Подумав, что она «сошла с ума», наблюдавшие за ней соседи подходили и просили показать ребёнка, но она не хотела показывать. Такое поведение преподаватель на лекции объяснял тем, что горюющая мать и одновременно несостоявшаяся бабушка на первых порах, вероятно, была не в состоянии встретиться в полном объёме с реальностью, разрушившей все её надежды, и пыталась смягчить удар тем, что иллюзорно проживала желаемый, но несбывшийся вариант развития событий. По прошествии некоторого времени женщина перестала появляться на улице с коляской.

Теперь нечто подобное, очевидно, происходило и с Лидой. Она пока была просто не в состоянии принять смерть любимого человека и отпустить его.

Лада снова сочувственно посмотрела на сестру и тихо предложила:

– Давай поставим что-нибудь из Моцарта.

– Зачем? – Лида в упор поглядела на Ладу; взор её был по-прежнему остекленевшим и безразличным ко всему на свете, но в нём отразился намёк на удивление. – Ты же его на дух не переносишь.

– А вот и неправда! – отозвалась Лада. – Мне очень даже нравится его музыка. Просто я хотела позлить тебя, потому что ты уж слишком фанатично увлекаешься произведениями этого композитора, вот и говорила, что не люблю его. Но сегодня у меня как раз такое настроение, что я с удовольствием послушаю его музыку. Вместе с тобой, конечно, если ты не против.

Лида ничего не ответила, и Лада, посчитав это хорошим знаком, неторопливо поднялась, подошла к стоящему в специальном отсеке немецкого шкафа музыкальному центру и стала перебирать компакт-диски сестры. Наконец она выбрала один и с нарочитой торжественностью объявила:

– Вот. Вольфганг Амадей Моцарт. Ария Дон Жуана с шампанским из оперы Don Giovanni. Исполняет Георг Отс.