– Эймы сохранили то, что эйманы потеряли, – Охотник всё ухмылялся. А Удагана неприятно задело, что они с Халвардом думали об одном. Охотник прищурился. – Что, Ганни? Понадобилась моя помощь?

– Не смей называть меня так, – набычился Лев.

Халвард быстро поднялся. Тот редкий случай, когда противник смотрит глаза в глаза.

– А что ты сделаешь, Ганни? Я буду демонстрировать тебе свою силу и жестоко наказывать за любые попытки неповиновения. Чтобы другим неповадно было. Ты почему-то никак не смиришься с тем, что я сильнее тебя, – он тут же доброжелательно рассмеялся и кончиком сапога пошевелил траву, повернувшись к просителям спиной. – Почему ты младше меня, Ганни? Из тебя вышел бы замечательный Охотник. Загляденье просто. И из Алета тоже, – он повернулся быстро, чтобы взглянуть на Авиела. Отец на короткое мгновение потерял самообладание: словно судорога боли прошла по лицу. – Ну да ладно. Кто старое помянет…

– Охотник, скажи… Шела… – Каракар взял себя в руки и заговорил о том, зачем они, собственно, пришли.

– А вот из Шелы Охотника бы не получилось, – хохотнул Халвард и снова уселся на скамью, на этот раз не развалился, а будто сильно устал и ноги его уже не держали.

Тем не менее Удагану мучительно захотелось ударить его так, чтобы у него зубы вылетели. Но Запрет – что б его! Есть действия, на которые Охотник изначально накладывает Запрет, тогда и пальцем не сможешь пошевелить, чтобы воплотить свои мечты. Например, эйманам нельзя селиться вдали от Домов дольше, чем на полгода. Как бы далеко они ни уехали, ко времени осеннего и весеннего Обрядов, они должны быть в Ритуальном круге. Чтобы поздравить тех, кого Охотник благословил создать семью, тех, у кого родились мальчики, тех, чьи сыновья взяли имя. И разделить скорбь с теми, чьи сыновья в Ритуальном круге погибли.

Охотника нельзя бить – это тоже Запрет. А вот оскорбить его иначе – можно. Иногда Удагану казалось, что Халвард специально не накладывал Запрета на такой поступок. Ему нравилось наказывать болью тех, кто зарывался. Лев привык к боли. И он не позволит обижать отца. Он повернулся к Халварду и открыл рот, но Охотник его опередил. Потерев грудь возле сердца, там, где у эйманов татуировки, он сообщил, на короткое мгновение став серьезным.

– Шела жив, я чувствую его ястреба. Но Шелу не чувствую. Не знаю, почему так. Но, если бы с Шелой что-то случилось, эйм тоже бы погиб. Утешайтесь этим.

– А где ястреб? – зачем-то спросил Авиел.

– Тебе ястреб нужен? – Халвард вновь стал насмешливо-фамильярным. – Могу привести его сюда хоть сейчас. Я могу управлять эймом твоего сына и могу управлять твоим сыном. Когда чувствую его. На данный момент связь между ними разорвана, поэтому эйм ничем не поможет ни мне, ни тебе. Эль-Элион видит: я не меньше твоего хочу, чтобы Шела вернулся. Мне не нравится, когда эйманы обходят Запрет. Это чревато большими неприятностями. Некоторых после такого из Домов изгоняют.

– Да прекратишь ли ты, ублюдок? – разозлился Удаган. – Сколько можно издеваться над отцом?!

– Ганни, – взгляд Охотника меняется, он будто пьет жизнь Льва: втягивает в себя, словно вино через соломинку. – Не смей дерзить мне, Ганни. Если здесь и есть ублюдок, то это не я.

Удаган не отвечает. Внезапно на ум приходит, что, вероятно, именно так умирают люди, которые смотрят в глаза эйму.

– Да, именно так, – беззвучно подтверждает Охотник то ли свои слова, то ли мысли Льва. – Забери сына, Авиел, пока я не убил его. Где там твой средний сын? Что ему нужно?

– Алет хочет представить невесту, – говорит отец.

– Невесту! – Халвард тут же ожил. – Ну конечно! Алет и его долгожданная невеста. Жду с нетерпением!