Даринке почему-то сейчас вспомнился этот разговор. Они с Савёловым быстро тогда помирились, но суть его обиды она поняла гораздо позже, когда научилась с искренней благодарностью принимать чужую любовь, заботу и – дорогие подарки. Горянова за эти полгода в Воронеже научилась не только отдавать, но и брать…

Даринка улыбнулась, сидя в зале ожидания аэропорта, вспоминая, как получила на свой день рождения коробочку от тётушки Ануш с дорогими армянскими серьгами, напоминавшими солнце. Как металась в немедленном желании компенсировать ей расходы, как армянская мама обиженно поджала губы и впервые обозвала её на своем родном языке неблагодарной, как кричала:

- Ду ват нес!**

Как потом Даринка неожиданно для себя плакала, прося прощение за чёрствость и неблагодарность. И тётушка Ануш, царственно снизойдя до её старательного раскаяния, тоже просила прощения, потому как погорячилась… Серьги надолго перекочевали в Даринкины уши, и надо было признать, что они необыкновенно ей шли.

А все споры теперь решались просто:

- Ари гнанк хац утелу!*** – говорила пожилая армянка, и Горянова понимала, что ей не светит победить в разумном споре с железными доводами, ибо тетушка Ануш уже всё решила за нее.

­­­­­­­­­­

** Ты плохая (армян)

*** Пошли кушать (армян)

***

Объявили регистрацию, и Горянова, подхватив сумочку, побежала к стойке. Полёт прошёл нормально, самолётик почти не трясло, и девушка, проспав большую часть времени, приземлилась спокойно и счастливо. В сообщении, которое она получила сразу по прилёте, секретарь Самвела Тимуровича написала об изменениях в расписании их встречи, перенеся её с десяти утра на два часа. Это её очень обрадовало, потому что можно было не спешить. И в это летнее, открыв окно в машине, она с особой радостью впитывала всей своей душой неповторимую ауру любимого уездного городка.

Как же здесь было хорошо! Зелено, свежо и радостно!

Такси высадило девушку около продуктового магазина, и Даринка, наспех купившая чай, сахар и кое-что к завтраку, неспешно пошла домой. Милый двор, приветственные кивки немногочисленных знакомых, разрисованный чьей-то корявой подростковой рукой лифт и крупно процарапанное на стене напротив её квартиры слово «сука».

-Вот теперь я точно дома! – усмехнулась Горянова.

Затхлый запах пустовавшего пространства ударил в нос, как только дверной замок открылся. Даринка поморщилась и так, как была, не разуваясь, пробежала, чтобы открыть настежь все окна, впуская летние чистые запахи. Оглядываясь, она не узнавала своей квартиры. Всегда казавшаяся ей стильной, дорогой, теперь она производила неприятное впечатление чего-то стерильного, выхолощенного, одноцветного. Остро не хватало армянских колоритов тётушки Ануш: вышитых салфеток, маленьких ковриков, подушечек, цветов на подоконнике и прочее, и прочее.

- Вернусь из Воронежа, куплю гераньку! – на полном серьёзе решила Горянова и поспешила в душ.

***

Время в родном городе тянулось невероятно медленно. Даринка уже и всю пыль в квартире вытерла, и полы помыла и телевизор посмотрела, и даже новости во всех социальных сетях прочитала, написав подружкам пару-тройку сообщений, а времени ещё было навалом.

- В Гродинку что ли завалиться? – мелькнула мысль, принёсшая сразу какое-то странное удовольствие.

- Мазохистка! – поняла про себя нехитрую истину Горянова и, с невероятным удовольствием подхватив маленькую сумочку по случаю, громко цокая каблуками по полу, летела вниз, чтобы открыть свою бедненькую, одиноко стоявшую машинку.

Выруливая из двора, Горянова вдруг подумала, что вот так заявиться в офис после столь долгого отсутствия с пустыми руками будет верхом неприличия и тут же заехала по дороге в торговый центр. Даринка уже хотела схватить стандартный офисный набор – колбасу, конфеты и шампанское, как явственно увидела перед глазами суровое лицо тётушки Ануш, которая, качая головой, расстроенно говорила: