А мысли Йоргена были такими же монотонными, как и дорога. Он думал о грузе, о расписании, о следующем пункте дозаправки, о ценах на дизель и о том, где бы найти приличную стоянку на ночь. Иногда, очень редко, его мысли заносило в прошлое: отрывки воспоминаний о молодости, о людях, которых он когда-то знал, о мечтах, которые давно умерли. Но эти экскурсы были мимолетными, быстро уступая место насущным проблемам дорожной жизни.

Рутина была для Йоргена и проклятием, и спасением. Она давала предсказуемость, чувство контроля над маленьким кусочком его жизни. Но она же душила его, не позволяя вырваться из этого замкнутого круга. Он не видел перспектив. Зачем? Куда ему стремиться? Он был дальнобойщиком. Он был старым, толстым дальнобойщиком, чья единственная функция – перевозить грузы. Эта мысль, повторяющаяся, как эхо, заполняла его сознание, убивая последние ростки амбиций.

Он наблюдал за проплывающими мимо фургонами, легковушками, мотоциклами. За лицами в них, которые казались полными жизни, целей, стремлений. Чужие жизни, которые мелькали за его окном, словно кадры из чужого фильма. Он не чувствовал ни зависти, ни восхищения. Только отстраненность. Он был частью этого потока, но в то же время находился вне его, словно наблюдатель из другого измерения.

Даже его тело, казалось, адаптировалось к этой монотонности. Часы, проведенные за рулем, привели к атрофии мышц, к вялости и тяжести. Он мог сидеть без движения часами, лишь изредка меняя положение тела, чтобы размять затекшие конечности. Монотонность дороги въедалась в его кости, проникала в каждую клетку, делая его таким же тяжелым и неповоротливым, как его многотонный грузовик.

Гул двигателя, шелест шин, мелькание пейзажей – все это создавало своеобразный ритм, под который Йорген засыпал и просыпался. Это был его мир, его тюрьма, его убежище. И он не мог представить себе другой жизни. Он был уверен, что ничего не сможет нарушить эту привычную монотонность. Но надвигающиеся события уже начали плести свою паутину, готовясь разорвать эту кажущуюся незыблемой реальность на мелкие кусочки. И очень скоро Йоргену предстояло узнать, что даже в самой скучной рутине может скрываться смертельная опасность.

Единственная радость

Если и было что-то, что вырывало Йоргена из объятий дорожной монотонности, что приносило ему мимолетное, но ощутимое удовольствие, так это пиво. Не просто напиток, а ритуал, главный спутник в свободное от руля время. Заветный холодный бокал после долгой, пыльной дороги был для него как маяк в бесконечном океане одиночества.

Как только стрелка тахометра опускалась до нуля, и тормоза, вздохнув, фиксировали многотонную махину на стоянке, первая мысль Йоргена была о нем, о пенном, янтарном, обещающем забвение. Его небольшой холодильник в кабине всегда был забит до отказа. Местные марки, дешевые, но крепкие, часто с легкой горчинкой, которая идеально дополняла горечь его жизни. Он открывал бутылку с характерным шипением, и первый глоток был всегда самым желанным. Холодная жидкость обволакивала горло, спускаясь вниз, принося моментальное расслабление.

Вечерние посиделки на стоянках были для Йоргена не просто способом скоротать время. Это был своего рода клуб по интересам, негласное братство дорожных бродяг. Другие дальнобойщики, такие же, как он – уставшие, помятые, с тем же запахом дизеля, въевшимся в одежду. Они собирались вокруг своих грузовиков, кто-то доставал мангал, кто-то делился остатками ужина, но неизменным атрибутом этих встреч было пиво.

Они сидели на импровизированных стульях или просто на корточках, обмениваясь байками. Истории о сумасшедших авариях, о хитрых полицейских, о невыносимых диспетчерах, о дешевых проститутках на трассах и о нереальных грузах. Каждая история была приправлена щедрой порцией мата и смеха, который, казалось, должен был заглушить внутреннюю тоску. Йорген, как правило, был больше слушателем, чем рассказчиком. Он крякал в ответ на особенно удачные шутки, кивал в знак согласия и время от времени вставлял свои короткие реплики, которые всегда были по делу.