Пираты, которых шторм застал вблизи острова Иос, среди разбросанных многочисленных клочков земли, переждали его в небольшой уютной бухте и сразу после наступления затишья вышли в море. Пройдя под парусом до самого утра, они заметили одинокий корабль, идущий на вёслах навстречу к ним. Это была мощная греческая триера.

Эреб, обычно никогда не вступавший без особой надобности в бой с военными кораблями, был искренне удивлён: до сих пор ему не доводилось встречать одиночное военное судно, тем более такого вида. Представив на миг, что среди его унирем может оказаться и этот удивительный корабль, да к тому же ещё предвидя радость отца от такого приобретения, он принял решение атаковать неприятеля и взять триеру на абордаж.

Рабы тут же налегли на вёсла, мгновенно увеличив скорость всех четырёх пиратских судов.

– Это не мои корабли. Это пираты, – прохрипел пленённый Гамилькар, видя, как внимательно всматриваются в сторону приближающихся четырёх судов греческий командующий и его воины.

Услышав это, Пиндар быстро взглянул ему прямо в глаза, но, ничего не сказав, отвернулся.

– Разделиться по бортам, – скомандовал Теофил.

Двадцать воинов равномерно распределились за каждым из бортов, закрепив к ним перед собой большие щиты.

Бронт находился рядом с Форкисом ближе к корме с правого борта. Напряжение нарастало. Юноша тревожно вглядывался в сторону подплывающих кораблей, сильно сжимая в руках лук и стрелы. Ему было очень страшно, да так, как не случалось ещё никогда.

По команде Пиндара триера стала разворачиваться, описывая большой круг и поднимая парус. Это означало, что они отступали, ложась на обратный курс. Манёвр был завершён, но скорость судна упала, и быстрые униремы настигали их, заходя попарно с двух сторон. Вскоре триера оказалась посреди них.

Началась перестрелка. Низкие борта пиратских кораблей не могли спасти их людей от копий и стрел, летящих сверху, и они слегка отдалились, пока не решаясь на абордаж. Уставшие гребцы триеры не задали хорошего темпа, отчего Пиндар не сумел воспользоваться возникшим небольшим преимуществом для отрыва от противника.

В какой-то момент ему удалось резким манёвром взять правее и пройти очень близко к одной из унирем, при этом втянув свои вёсла и переломав все вёсла по её левому борту. Повреждённое судно сразу потеряло скорость. Шедшая следом за ним вторая унирема тут же налетела на него. Оба судна стали отставать. Теперь два пиратских корабля под командованием Эреба и Рупилия шли по левому борту триеры.

Догадавшись о том, что могло произойти с выбывшими из строя пиратскими судами, Рупилий стал заходить справа.

Наступил жаркий солнечный день. Испарявшаяся влага обильно поднималась над поверхностью моря. Если наверху лёгкий ветерок хоть как-то освежал своим дуновением, то всё стеснённое пространство под обеими нижними палубами триеры наполнила нещадная бездвижная духота. Гребцы выбились из сил окончательно. Их не могли поднять ни окрики, ни удары плетей. Онемевшие тела не чувствовали боли, а кисти рук, от неимоверного напряжения сведённые судорогой, уже не могли сжимать древки вёсел.

Вдобавок ко всему наступило полное безветрие, и парус мгновенно обвис. Корабль, проскользив недолго по водной глади, замер.

Больше не теряя времени, пираты, прячась под щитами, подошли вплотную к бортам триеры и начали абордаж. Почти равные по количеству силы сошлись в ближнем бою за этот корабль, ставший вдруг столь нужным для наживы одних и бывший выстроенным для чести других. Битва была упорной.

Разошедшийся по своему обыкновению Эреб схватился с Теофилом и был сражён им. Рупилий, не подоспевший вовремя к отцу, но всё же добравшийся до его убийцы, ударом меча снёс ему голову, однако получил ранение в руку и рухнул без сознания на палубу. Окровавленный Пиндар, отступая шаг за шагом от наседавших на него двоих пиратов, рубанул мечом одного из них, замахнулся на второго, но поскользнулся на крови и, не удержавшись, упал за борт. Гамилькар, схвативший кем-то оброненный меч, яростно сражался с захватчиками, отступая к корме по правому борту.