Сама Зоя Богуславская – известный критик, прозаик. В 1991 году она создала знаменитую премию «Триумф». Но в историю нашей культурной жизни она, конечно, вошла ещё и как жена, а после смерти Вознесенского – как вдова великого поэта. Она сразу поняла и верно оценила его поэтический талант. Принимала и достойно проживала его увлечения. Но при всех своих увлечениях, Андрей знал, что жить он может только с Зоей. Это была его надёжная гавань.

Я так уверенно говорю об этом, потому что с 1966 года нас сдружила Таганка, и с тех пор мы были с ними, особенно с Зоей, близки. Потом уже, в девяностые, когда мы с Юрием Карякиным поселились на Даче Сельвинского, Андрей захаживал к нам по доброй дружбе.

К концу оттепельных шестидесятых Вознесенский был уже известным поэтом-авангардистом. Он буквально взорвал поэзию экзотикой ритма и рифмы. Его называли «голосом эпохи». Он первым создал собственный особый «образ поэта». На сцене он распахивал свой белый удлинённый костюм, под которым оказывалось кроваво-красное одеяние, и кричал: «Я – Гойя!». И публике, особенно той, что не знала русского языка, уже был не нужен текст.

Помню, когда я свою книгу о великом испанце назвала «Я – Гойя», потому что это был дословный перевод с испанского «Soy Goya», один придирчивый мой знакомый читатель заметил: «Книжка хорошая. Название плохое, сразу вспоминаешь Вознесенского». Но Вознесенский завораживал публику. Его знала Европа, ему аплодировали Нью-Йорк и Париж.

К тому времени, как Андрей поселился на Даче Сельвинского, он уже пережил разнос Хрущёва в 1963 году и последовавшую опалу на шестидесятников. Он уже мало походил на того «изгоя», которого запечатлел в своём стихотворении 1963 года «Автопортрет»:

Он тощ, словно сучья.
Небрит и мордаст.
Под ним третьи сутки
трещит мой матрац.
Чугунная тень по стене нависает.
И губы вполхари, дымясь, полыхают.
«Приветик, – хрипит он, – российской поэзии.
Вам дать пистолетик? А, может быть, лезвие?
Вы – гений? Так будьте ж циничнее к хаосу…
А может, покаемся?…

В Театре на Таганке Юрий Любимов сделал два спектакля по поэзии Вознесенского: в 1965 году он поставил «Антимиры», которые были сыграны более тысячи раз, а в 1970-ом – «Берегите ваши лица».

С последним, который закрыли сразу после премьеры, у меня есть одно не очень приятное воспоминание о том, как мой муж Юрий Карякин невольно обидел Андрея.

Это было время, когда кончалась Оттепель и начались заморозки, ползучая реабилитация Сталина.

В мае—июне 1968 года началась травля Высоцкого в печати. В июле за публикацию на Западе работы «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» был отстранён от работы «на объекте» академик Сахаров. Были принудительно помещены в психиатрические лечебницы известные писатели и учёные.

Именно в тот год Любимов задумал поэтический спектакль-метафору «Берегите ваши лица» по стихам Андрея Вознесенского. Откуда такое название? Вознесенский кричал о фарисействе, лжи, двуличии общества и, увы, о нас самих, породивших это время.


По режиссёрскому замыслу Юрия Любимова, роль Поэта должен был исполнить Владимир Высоцкий. Ему же предстояло спеть на сцене «Охоту на волков», написанную в августе 1968 года. Спектакль задумывался как экспериментальный, по принципу открытой режиссуры.

10 февраля 1970 года мы с Юрой Карякиным пришли на премьеру, не побывав ни разу на прогонах. Начался интересный, необычный спектакль-репетиция. И вдруг – запел Высоцкий. Он сидел, раскачиваясь на протянутых через сцену пяти канатах, изображавших нотный стан, и обращался прямо к нам, зрителям: