Марта нахмурилась:

– Подожди… Ты правда вот так – пошла и поцеловалась с первым встречным?

– Я… я просто сидела в баре, одна. Не пила даже. Просто хотела тишины. Он сел рядом. Спросил, всё ли в порядке. Я не ответила. Он смотрел не как мужчина на добычу. А как человек, который вдруг увидел в другом боль. Не сказал банальностей. Просто молча сел рядом. И смотрел. Я сидела слишком близко, он посмотрел на меня слишком внимательно. И я позволила. Это был не поцелуй страсти. Это был поцелуй пробуждения. Мне нужно было почувствовать, что я ещё живая. Это было нужно… мне…

Она кивнула, молча. Налила вино в оба бокала. Мы чокнулись без звука.

– Ты не предала. Ты спаслась. Пусть неосознанно, пусть бессильно. Но ты выдохнула.

– Наверное… спать одна. Просыпаться – для себя. И, может быть, в какой-то момент… снова почувствовать.

– А если Володя придёт?

Я усмехнулась:

– Пусть сначала научится смотреть мне в глаза.

Может, в другой жизни – или хотя бы в другой версии себя. Сейчас я больше не хочу смотреть на него снизу-вверх. Мне достаточно знать, что я умею подниматься без его рук.

Позже, в тот же вечер.

Я вышла на лестничную клетку, чтобы выкинуть мусор. Лифт остановился, и я даже не сразу подняла глаза. Но когда увидела его – моё тело напряглось, как от удара током.

Владимир.

В дорогом пальто. С тем самым взглядом – чуть снисходительным, чуть обеспокоенным, но с налётом привычной власти.

– Что происходит? Мы можем поговорить?

Я молчала, и просто смотрела на него. Прошло чуть больше суток с тех пор, как я вышла из его квартиры, а он даже не позвонил.

Ни разу.

Ни слова.

Ни вопроса.

А теперь – стоит здесь.

– У меня нет к тебе претензий, – продолжил он, – Я просто хочу понять, что с тобой происходит. Я просыпаюсь – и пусто. Твои вещи исчезли. Ты исчезла! Я заслуживаю объяснений.

– Ты не заслуживаешь ничего, кроме тишины, – ответила я спокойно, – И ты её получил. Сутки. Молчания.

Он хмыкнул:

– Ты серьёзно думаешь, что всё закончится так просто? Это развод, Оля. Это… решение на всю жизнь. А ты ведёшь себя как подросток, обиженная на вечеринке.

– А ты ведёшь себя как мужчина, который вдруг понял, что женщина больше не обязана быть рядом, чтобы греть ему постель.

Его лицо дёрнулось. Я знала эту мимику: злость, за которой пряталась растерянность. Он не был готов к тому, что я уйду. Он был уверен – я останусь.

– Послушай. Давай не будем превращать всё в цирк. Я не хочу войны. Мы можем нормально поговорить. Без крика. Без обвинений. Я всё ещё считаю, что мы можем спасти этот брак.

Я замерла. Больно защемило внутри.

Когда-то он касался меня иначе. Один вечер, много лет назад: я простыла, температура, бессонница. Он укрывал меня пледом, приносил мятный чай, клал ладонь мне на лоб и просто сидел рядом. Тогда я верила, что это – навсегда. Что я – любимая. Что я – единственная.

Теперь я была чужая.

Где ты был со своей «спасательной речью», когда я ночами молча лежала рядом, притворяясь спящей, чтобы не заплакать?

– Слишком поздно, – тихо сказала я, – И я не верю в спасение там, где давно всё утонуло.

Я вернулась в квартиру. Захлопнула дверь. Спина горела, как будто он смотрел в упор, но я не обернулась.

В кухне меня ждала Марта. Она подняла бровь:

– Ты вся пылаешь. Что-то случилось?

– Он был здесь.

– Он?

Я кивнула и села. Взяла бокал, нервно начала глотать, чуть не захлёбываясь.

– Начинается.

Марта молча села рядом и сказала только одно:

– Тогда тебе придётся стать ещё сильнее.

Марта встала и принесла из спальни коробку с записками. Там были визитки, старые брошюры, открытки, на которых мы когда-то писали мечты.