В последний раз бросив взгляд на небесный пейзаж, я закрыл глаза, полный желания запечатлеть в недрах памяти каждую деталь открытого мне великолепия. Вырисовывая его, словно картину. Благо, воображение никогда не отказывало ни в красках, ни в яркости цветов, ни в разнообразности палитр.

Наконец, дело было сделано. Внимание вернулось на землю с внезапностью павшей кометы, что в миг обрушивается на земную твердь. Взору снова предстала необъятная вязкая топь, своими зелёными красками захватившая весь горизонт. На её заболоченном и заросшем пространстве то тут, то там выглядывали островки леса, расставленные словно маяки в этой совершенно не морской глади.

Двигался я не спеша, с вниманием зоркого охотника осматривая каждый уголок окружающего пространства. И чем глубже в обширные края болота ступала моя нога, тем всё больше и больше встречалось спасительных мест, не залитых водой, покрытых тёмно-зелёным мхом, одетым на них словно меховая шапка. Но никаких намёков на цель…

Уже какой день я бродил по топи в поисках такого растения как Росянка. Путь был неблизкий. Он постоянно требовал вставать как можно раньше, чтобы успеть вернуться к заходу солнца, отчего непременно утомлял. Особенно если приходилось ходить не первые сутки. Но был бы результат… На фоне таких, не достигавших своих задач, переходов радовало лишь одно: повсюду росла брусника, хоть как-то разбавлявшая отсутствие всего остального.

Тогда всё шло ровно к тому же, к отсутствию результата. В итоге, устав от поисково-Росяночных ковыляний, я принялся искать место, чтобы отдохнуть. И оно незамедлительно нашлось. Неподалёку лежал обширный и совершенно лысый ствол дерева, неизвестно где потерявший свою верхушку и ветви. Не раздумывая, я направился к нему. Звонким эхом раздавались чавкающие, урчаще-бурлящие звуки, стоило сапогам погрузиться в топкие лапы вод, моментально поглощавших их.

Как сейчас помню. Каких только стараний не прилагалось, чтобы придать беззвучность шагам, но предательское бульканье у ног громогласно напоминало о себе. Казалось, теперь всё живое ведает о моём присутствии. И как в таком случае не согласиться с критикой Корвуса, нередко упрекавшего меня: «Движения твои столь слышны, что прознает человек, не говоря о звере».

Не раз мне доводилось слышать подобные слова в таких необычайных формах, что любой писарь позавидовал бы великолепию звучавших афоризмов. А ведь сколько тренировок посвящалось скрытности. Какие усилия прилагались Корвусом, желавшим научить меня неприметности для сотен глаз. Что-то получалось, что-то нет…

Так однажды, в качестве закрепления целого ряда его наставлений и упражнений, была поставлена задача – миновать речной галечный пляж. И всё бы ничего. Но окромя того, что это требовалось сделать в полной тишине, не издав и звука, так и пройти весь путь предстояло не просто быстро, а, можно сказать, бегом.

Четыре часа я бродил туда-сюда, делая попытку за попыткой, словно не упокоенный или замкнувшийся на одном и том же действии человек, пока наконец, не достиг того состояния, когда впереди терялось всё – и сама картина мира, и смысл. Получалось самую малость. Но Корвуса не устраивала скорость, а стоило ей хоть немного возрасти, как галька принималась скрипеть и трещать, будто ехидно насмехаясь надо мной.

Усталые и еле передвигаемые ноги превратились в кукольные деревяшки, бездушно повисшие где-то там внизу, движения коих выглядели настолько нелепо и разнобойно, что, казалось, властвующий над ними кукловод – полный неуч, впервые держащий все эти нити власти в руках. А тем временем внутри разрасталась злость. И вот, под влиянием её расползавшихся щупалец, гонимый желанием успеха, но не получавший его, я тогда вымолвил: