Так происходило и во мне. Свершалось противостояние принципов и желаний, разгоравшихся буйным пожаром внутри. Я был подобен канату, что огромными усилиями тянули по обе стороны непреодолимые силы, растягивая струны моей души. Швы морали расползались прямо на глазах.

Теперь любопытно вспоминать то мгновение, сохранившееся яркой вспышкой в глубине недр моей памяти. Каждый раз припоминая его, я прихожу к слишком уж очевидному выводу, что в то время была сделана наивернейшая ошибка человека, несведущего в совершаемом им деле. Но кто же мне сейчас скажет, по какой логике я действовал тогда!

Проходя уже неясно какой круг мимо череды прилавков, моим глазам отчётливо бросилось то, как за одним из них продавец отвернулся, перестал с постоянством бдеть, дабы упаковать свой товар. И в этот миг в голове моей произошёл щелчок. Переключился рычаг. В свои руки взяли управление те силы меня самого, те его части, что с молниеносной решительностью всё осознали – вот он шанс. В эту секунду был вынесен вердикт.

Он сжал пружину, и тогда медленными ватными шагами мои ноги будто по своей собственно воле пошли, с потугой меняя положение самих себя, но всё же неся меня прямиком к заветной цели, в то время как пространство вокруг в мановение ока превратилось в сплошной глухой туман. Тело трясло. Усталость ли сделала своё злое дело, или страх овладевал в той степени, что качало меня, как младую осину на ветру.

Вот я уже был там, вплотную, протянувший дрожавшую руку и в следующее мгновение уже державший заветный предмет. Ладонь приятно согревалась теплом. Нежным жаром, исходившим от свежеиспечённой булки. Той тёплой надежды моей души, что с великой бережностью незамедлительно оказалась в старой потрёпанной сумке, беспризорно болтавшейся на плече. Аж жалко было такую драгоценность туда помещать!

Дело было сделано. Мои глаза поднялись от сумки, и, словно притянутые магнитом, натолкнулись на взгляд, камнем бросивший всю мою сущность в бездонную яму – прямо на меня с неясным выражением лица смотрел торговец, в непонятно какой момент повернувшийся ко мне. Не знаю, сколько длилась наша зрительная встреча. Почудилось, что целую вечность, за время которой всё, что ни было внутри меня, успело проклясть собственное естество за эту дурацкую затею, произошедшую сейчас.

Так толком и не уяснив для себя, были ли замечены мои действия, я развернулся и принялся быстрым шагом уходить, чувствуя, как по моей спине и лбу обильно выступает пот. Не ясно, что именно затмило настолько мой разум: волнение или голод, но всё сделанное являлось неимоверно глупым решением.

Несколько шагов, и вот моих ушей достигли слова, те самые, что больше всего не желались быть услышанными. «Вор!», – кричал пронизывающий голос, обдавая ледяным потоком каждую частицу моего тела. Совершенно не осознавая себя, я ринулся со всех ног вперёд, набирая скорость и пытаясь ни с кем не столкнуться. А в это время в глубине ума промелькнула мысль: «Незавидное и поганое это дело – воровство».

Моё движение сквозь толпу напоминало поток водной стихии, огибавшей каждого, кто попадался на пути. Я будто проскальзывал в пространство людской массы, лишь стоило тому хоть маленько раскрыться предо мной. Вдогонку же, не переставая, кричали: «Держи его, держи!».

В продолжении этого забега, бросаемые мной, словно камни, оглядки, открыли взору пренеприятную картину: со старательностью гончих за мной устремились двое из числа городской стражи, мелькая то тут, то там в толпе. Эта маячившая за спиной опасность породила по-настоящему глубинный страх – ведь теперь ставки на порядок возросли. Всё могло плохо кончиться. А собственно из-за чего? По слухам, городок, в коем мне довелось очутиться, нисколько не славился милосердием. Осмелившемуся своровать здесь без колебаний могли отрубить палец или даже руку, что не просто не входило в мои планы, а по-настоящему пугало внутреннее естество, лишь стоило хорошенько всё представить в голове.