Виньен же прыгала по барной стойке, болталась среди беснующихся. Проделки младшей должны были резануть ту по живому, буквально.

Джинхён включает на мобилке фонарик и направляет контрастирующий с буйством лазеров чистый световой круг к напольным плитам. Между лоскутами бинтов и там, и тут посвёркивающим осколкам виднеются смазанные разводы во всех направлениях. По очертаниям они все чем-то похожи. Пхан пробует стереть носком подошвы одну полоску и вторую, к сожалению – ложный след, прожилки в каменных плитах. Рыская, как собака-ищейка вдоль коридорных ответвлений, пытаясь на ходу отличать узоры камня от грязи, за тупиком обнаруживает похожее на ржавую монету пятно и рядом второе. Частично размазанные они не заканчиваются.

Пхан забывает дышать, ладони потеют. Подобные хлебным крошкам Гензеля, пятна, это единственная возможность через какую-то минуту, а то и меньше, найти сестру. Может быть, Джинхён даже не опоздает и Ёнсок не успеет наделать тех глупостей, о которых пожалеет. Чуть не выронив сотовый, Пхан отталкивает от капель чьи-то ходули и через два шага находит размазанные кляксы. Разнесённые вширь и вкось, они всё равно указывают направление вглубь стороны уборных. И когда на пути встаёт заслон в виде двери, Джинхён не имеет ни единой причины, чтобы его не выбить.

Но он не поддаётся, сколько ни проклинай тикающие секунды и любопытных, при которых айдол не может себе позволить пробовать выбить заслон ногой или лупануть огнетушителем по дверной ручке. Дёргая её, толкая дверь и вытягивая на себя, Джинхён пробует последнюю отчаянную попытку, он закидывает сестре крючок из роднящего их и звучного алгоритма. На «ментальную арифметику» Виньен не может не отозваться, кому ещё она здесь и сейчас придёт в голову, кроме старшего. Нутро чует – тон-сэн в беде. И она не отзывается. Джинхён отлипает ухом от щели, он уверен, что Виньен там. Если нет, то как дальше жить, снова не успев прийти на помощь сестре?

***

Виньен словно во сне. Она не может бежать, руки и ноги не слушаются. В голове шум и каша, в зеркале – ничтожество, над ничтожеством – урод. Затаиться или решиться и дать отпор? Во рту пустыня, дыхание – кипяток, кровь колотит в висках. Непонятно только, это Виньен настолько страшно или таким образом в ней проявляется ярость? Или сердце норовит выпрыгнуть оттого, что брат всего-то в нескольких метрах. Там, совсем рядом от прозы жизни Ёнсок, в весёлом зазеркалье стоит точно Джинхён. Ну кому ещё звать никчёмную Ли так по-научному громко, колебля струну душевной привязанности.

Джинхён что, не только звонил, он следил за своей младшей? Он отыскал Виньен в этой забитой телами духовке и каким-то образом убеждён, что Ёнсок заперта именно тут? Старший что, чувствует младшую, что ли? А как иначе он бы узнал, что тон-сэн здесь, вот прям здесь? На десятом небе от счастья Ли готова подняться и ринуться к двери. Но ведь она не ребёнок. Она математик. Брат камеры посмотрел. Ёнсок единственная, кто не напялила звериную голову или не спряталась под париком, вуалями, масками… Джинхён всего-то камеры посмотрел… так и любой бы смог.

Вот только помощь и правда сейчас своевременна. Но Пхан не только спасение, он же свидетель позорища. Надеясь каким-нибудь подолом укрыться, Виньен скользит трясущимися руками вдоль бёдер, покрытых бугорками мурашек, и не находит никакой тряпки. Сопя, она втягивает натёкшую с носа жидкость, закашливается, чуть не захлёбываясь. Искоса бросает взгляд на Коробку. Красные и воспалённые лупы в прорезях, да и силуэт, отшатывающийся то в одну сторону, то в другую, выдают замешательство. Да неужели? Как же Ёнсок понимает сомнения, сама однажды выбрала сторону, лишь поддавшись инстинкту. Но то был инстинкт выживания, сильнейший из всех. А вот когда кто-то вынужден выбирать, удовольствие или побег, здесь другое, смотря что на кону. Ёнсок сейчас подзависает, потому что не может решиться вдарить козла по ногам, чтоб свалить или свалить и забить его вырванным из стены писсуаром.