Виньен спешит утереть фланелевым манжетом чего-то с носа:

– А что там?

– Э-э… экз-… ну же, продолжи. Эк-зис-танс! – старший подцепляет на кончик пальца кофейную пенку и надевает этот помпон на нос младшей, – ты хорошо позавтракай, а я поехал. Буду поздно.

– Почему? – утирается Вив.

Брат прихватывает с тарелки одну из подсохших осечек, надкусывает на ходу и с аппетитом глотает:

– Работа, дорогая сестрёнка. Сегодня принимаю неподъёмными порциями в «Cakeshop». А ты – позвони своей омме.

Лучше бы не напоминал. Если Виньен перезвонит матери, то карточные за́мки, которые она с таким трудом возводила, распылятся по воздуху, словно центелла у них с хёном дома. Однако Ёнсок всё равно пролистывает ленту оповещений, коронует которую зловещая «33».

Даже цифра и та похожа на отрезанные почки.

Но когда лидирующее положение достаётся алеющей единице, Виньен на автомате тычет в неё:

Старший: «Мега-мозг, так ты пересдала или нет?»

Что тут скажешь, придуман же грустный смайлик.

Старший: «Нам обоим пиздец»

Хён сама очевидность. И что ответить, когда даже «палец вверх» в подтверждение и тот неуместен? Ёнсок выбирает сразу две довольно живенькие миниатюры, она жмёт и на гроб, и на свечку. Полный мрак и никакого спасения, абьюз и возвращение в резиденцию хоть волоком, хоть за шкирку, вот что ждёт Виньен прямо сегодня, если она каким-то непостижимым образом встретит мать.

Отхлебнув остывший кофе и раскопав в горке риса ямку, Вив хоронит в ней надежду на сближение с братом. Похоже, как в детстве у них больше не будет, нет больше лучших друзей, есть члены враждующих семей. Она решительно двигает под собой стул. И шествует к себе, до письменного стола. Выдвигает верхние ящики и вынимает стопку тетрадей и тонкий учебник. Сколько не юзай брошюру, а именно её содержание в мозговые извилины не попадает. Не учебник, а заклинание на непереводимом. Чтобы призвать мигрень и обеспечить себя больной головой на целый день, хватает всего одного абзаца разбегающихся перед глазами символов.

Вив раздвигает занавески, они в этой спальне прозрачные, не такие глухие, как в детской, что в резиденции матери. Даже этим, казалось бы, непрактичным отличием, новая спальня выгодно отличается от прошлой, что Виньен ненавидит. Но вот вид из окон – другое дело. В резиденции каждое дерево напоминало о счастливом времени с хёном, с хёном даже падать с надломившегося сука, и то было в радость. Не то, что в детской сидеть. А за окнами шестьдесят девятого этажа башни виднеются крыши точно таких же безликих башен, громоотводы на них, как каблуки лабутенов, что давят Сеульских выскочек. И над всеми несчастными ветер гонит оплывшие серые тучи. Тоскливые громадины надвигаются как неизбежность, напоминая неделями не заживающие, расплывшиеся гематомы.

Справочник, взятый в библиотеке на первом семестре ещё в прошлом учебном году, возвращается в ящик. До последнего шанса есть пара дней, дни можно сложить в часы или часы в минуты, при любом уравнении сумма не впечатляющая. Можно попробовать перечитать, сесть заучить… но только не этот, не этот проклятый предмет, он ужасен, непонятен и придуман, чтобы Ёнсок Виньен Ли провозгласили самым большим посмешищем на учебном потоке. «Прогнозирование и моделирование катастроф». Кому пришло в голову преподавать подобное математикам?

«33» округляется до «50». Больше не почки, теперь это покатая селезёнка.

Без пяти минут не студентка падает в койку, лицом в подушку, подтягивает к голове одеяло и накрывается полностью. Подтыкает края под бока, под коленки, вкручивается пальцами ног в постель, ну чтобы ни щёлочки. Вот так бы и оставаться. Если позор семьи чего-то не видит, значит, всего постороннего не существует. Теперь нет ничего расстраивающего и напоминающего об ужасном, есть только Вив. И никто за неё своими погаными щупальцами не ухватится. Только она сама потрогает себя где захочет, ей везде легко дотянуться, она и до пяток сможет, если колени поджать. Она так и делает, сведя реальность пусть и к душному, но всё же убежищу.