– Легко сказать, – ворчу я.

На сцену выходит первая девочка, за ней отправляется вторая, потом третья. Моя очередь стремительно приближается. Я вижу зрительный зал и понимаю: Джо соврала, сказав, что там все не так уж и плохо. Почти все места заняты. Начинаю жалеть обо всех решениях, которые меня сюда привели. Ну зачем я пошла в швейный класс мадам Биссетт? Почему мне не сиделось в отцовской пекарне? Зачем мадам Ландри много-много лет назад научила меня шить?

Мадам Биссетт кладет костлявую ладонь мне на спину и толкает вперед тонкими пальцами, но я словно к земле приросла.

– Эви! – шипит учительница. – Эви! Иди!

Спотыкаясь, я выбираюсь на сцену. Все взгляды – все до единого – тут же впиваются в меня; даже скрипачка и та отрывает глаза от нот. Я ищу в дальнем конце сцены Джо, но там слишком темно, и за занавесями ничего не видно.

Иди, Эви. Главное – платье. Иди.

Усилием воли заставляю себя сделать первый шаг, раскинув руки в стороны, чтобы не оступиться на каблуках. Наверное, со стороны я похожа на новорожденного теленка, который впервые встал на нескладные ножки. Наконец я нахожу опору и изо всех сил цепляюсь пальцами ног за стельку. Мадам Райт улыбается. Может, мой звездный час настал. Может, сейчас все наконец поймут, на что я способна. Может, после выступления все девчонки закажут у меня наряды к Придворному балу. Я научусь делать маски к нарядам – будет комплект! Поднимаю подбородок, расправляю плечи, но не успевает тяжесть в моей груди раствориться, как из зрительного зала доносится какой-то звук, похожий на приглушенный смешок.

Поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с Жюльеном. Он шепчет что-то на ухо Бо и Дре. Не могу рассмотреть, наблюдают ли они за мной, но, кажется, да. Могло ли быть иначе? Кроме меня, тут никого нет. Наверняка они надо мной и смеются! Вдруг перехватывает дыхание. Зрение мутнеет, сердце начинает колотиться еще быстрее, а я совсем забываю держать равновесие. Каблук застревает в какой-то трещине, и у меня подкашиваются ноги. Я мгновенно понимаю: это конец, у меня нет ни единого шанса. И все же мне удается не разбить нос – я успеваю вытянуть руки и обдираю ладони о сцену. Все происходит так быстро, будто в бреду. Я поднимаюсь и иду за сцену. Мальчик, управляющий занавесом, сложившись пополам, хохочет. Нежно-розовая туфелька на высоком каблуке так и остается лежать на сцене.

Джо хватает меня за руку и придвигает деревянный ящик.

– Сядь, – говорит она. – У тебя кровь!

– Что у меня?! – испуганно переспрашиваю я и послушно сажусь, голова сильно кружится.

Я отклоняюсь назад, пытаюсь нащупать ленты корсета, но Джо уже принялась за дело. Она расслабляет их, и я наконец делаю глубокий вдох. Да, действительно, колено саднит. Пустяки, обычная царапина – и все-таки Джо суетливо обматывает мою ногу обрезками какой-то ткани и устраивает ее поудобнее, будто я получила смертельную рану.

– Это была катастрофа, да? – спрашиваю я.

– Да нет, пустяки, – торопливо отвечает подруга, но меня не обманешь. От стыда я закрываю лицо ободранными ладонями. Джо завязывает прочный узел на моей ноге и поглаживает меня по плечу. – Слушай, да они уже обо всем забыли!

Я раздвигаю пальцы и смотрю сквозь них на сцену. Там сейчас выступает Лола. Она кружит, прыгает, танцует, хотя танцовщица из нее неважная. А еще смеется над собой, и все ее подбадривают. После чересчур резкого пируэта ее пышная юбка слегка задирается – и когда уже кажется, что мадам Биссетт прогонит ее со сцены, Лола убегает за кулисы, к нам с Джозефиной. Она воет от смеха и тяжело дышит, а при виде меня украдкой подмигивает и спешит к раздевалкам. Вряд ли Джозефина заметила. Что это было? Неужели она решила мне помочь? Отвлечь публику, чтобы все забыли о моем падении? Нет. Не может быть.