Цветок Бельгард Джейми Лайлак

Говорят, что утренний Париж – самое прекрасное зрелище на свете, но так впору думать только тем, кто глядит на него из-под шелковых одеял, а не в грязное оконце пекарни, когда глаза уже слипаются, руки перепачканы мукой, а пальцы сводит от тщательного выкладывания сотен засахаренных жемчужин поверх торта, предназначенного для королевы Франции.

Ей постоянно не хватает сладости. Коржи, промазанные кремом и украшенные подплавленным зефиром, щедро политы клубничным джемом, однако мы непременно услышим, что «торт пресноват». Но все равно королева закажет еще. И еще. А я как была, так и останусь ей благодарна. Если бы не она и другие обитатели золотого дворца, спящие на шелках, не знаю, что бы мы делали.

Я почти каждый день встречаю рассвет и вижу, как солнце выглядывает из-за мастерской часовщика напротив, – а все потому, что хочу облегчить жизнь маме с папой. У них и так хватает хлопот с дневными заказами и Виолеттой, которая вечно находит лишнее тесто, припрятанное нами, и втихаря объедается им до боли в животе, – это талант, не иначе!

Утром я раздобыла для нее черничную булочку – спасибо хитрости, которой меня научила мама: чуть-чуть передержала лакомство в печи так, чтобы оно слегка подгорело (такую выпечку папа на прилавок не выставит), но осталось съедобным.

Приехал Квинси. Его лошади шумят на всю улицу – стучат копытами по мостовой, раскачивают карету так, что она начинает дребезжать. Наверняка разбудил Виолетту.

– Мадемуазель Эви, – приветствует он меня, притрагиваясь к полям шляпы, и подходит к нашим дверям. – Припасли для нас что-нибудь вкусненькое?

Головы лошадей украшены плюмажем – перьев в нем так много, что они затеняют всю улицу, и их только прибавляется! Сам Квинси обошелся без перьев, но еще немного, и он перещеголяет самого короля – до того роскошный у него костюм.

– Само собой, Квинси, – говорю я и бережно протягиваю ему тяжелую коробку с тортом. Сегодня у меня особенно хорошо получилось завязать на ней атласный бант. Мама говорит, у меня талант, но пока что от него никакой пользы, разве что украшать коробки да самодельные платья.

Квинси берет коробку и осторожно устраивает ее меж мягких бархатных подушек. Королева и проснуться не успеет, а торт уже минует Версальские ворота и украсит собой одну из хрустальных стоек.

– Сегодня опять бал? – спрашиваю я Квинси.

Королева – большая любительница маскарадов, на которые созывают всех знатных парижан. Нам же туда, разумеется, путь закрыт. Но мне порой нравится представлять, как торт, испеченный папой – или мной, – оказывается в самом центре внимания на королевском празднестве. Я воображаю, как вокруг него кружат восхищенные гости и нахваливают марципановые розочки, филигранную глазурь, украшенную настоящим сусальным золотом; хвалят и не знают о том, что это все – творение низшего света. Они считают, что это лакомство под стать им.

– Нет, мэм, – отвечает Квинси. – Это так, на завтрак. – Он подмигивает мне, запрыгивает на ко́злы, еще раз касается полей своей щегольской шляпы и уезжает.

На завтрак. Вот бы и нам так завтракать. Совсем забыла! Булочка для Виолетты наверняка уже остыла! Я вбегаю в пекарню, прячу угощение в карман фартука и на цыпочках поднимаюсь к нам в дом.

Как я и думала, она уже не спит. Вот только ее разбудили вовсе не лошади. А дурацкие кошмары.

– Да не слушай ты этого Реми, – отчитываю я ее. – Он тебя дурит. Чушь это все.

– А он божится, что чистая правда! – пискляво возражает Виолетта и трет кулачками сонные глаза. Вот тут мама могла бы объяснить ей, что Реми, сын ювелира, рассказывает ей эти истории о привидениях только потому, что она ему нравится. Но это глупо. Да и не сошелся свет клином на этом мальчишке.

– Я слышала, что призраки терпеть не могут запах сладостей! – говорю я. – А мы ведь живем над пекарней, так что к нам они и на порог не сунутся!

– Правда-правда? – Виолетта смотрит на меня, широко распахнув глаза орехового цвета. Ну что за милашка! Я с трудом сдерживаю смех.

– Разве старшая сестра тебя хоть раз обманывала?

Виолетта не спешит с ответом и обводит меня внимательным взглядом – недаром в семье Клеман она считается самой умной!

– А у меня с собой как раз лучшее средство против призраков, что только можно отыскать во Франции! – объявляю я и достаю булочку из кармана передника. Стоит только Виолетте уловить ее запах, и она тут же тянется за угощением маленькими пальчиками. Я в шутку отдергиваю булочку. – Главное – не накроши в кровать, а то отец узнает!

– Обещаю, Эви! Обещаю!

К тому времени, как часы бьют двенадцать, она уже проглотила половину булочки.

– Мне пора, – говорю я, ероша ее волосы. Нам обеим достались от отца темные, как кофе, волосы и оливковая кожа, но Виолетте еще повезло унаследовать мамины кудри. – Будь паинькой!

Виолетта отпивает молока из чашки, стоящей на ее прикроватном столике.

– Ты прямо в этом и пойдешь? – тихо спрашивает она и вытирает рот.

– А? – Я разглаживаю фартук. – Конечно нет, глупышка!

– Я тут подумала… может… – щеки сестренки вдруг заливает нежно-розовый румянец. – Может, наденешь сегодня какое-нибудь из своих новых платьев?

Значит, мама ей рассказала. Я же просила ее! Куда там! Теперь Виолетта наверняка полна надежд, думает, что через месяц меня могут выбрать Цветком Бельгард при Цветочном дворе. Стоит ли рассказать ей, что такие, как мы, подобных титулов не удостаиваются и что у нас нет ни малейшего шанса? Нет, это ее раздавит. Поэтому говорю первое, что приходит в голову:

– Мне там еще надо кое-что доделать. Помнишь тот розовый наряд с огромным бантом, твой любимый? Я его испачкала. Забыла полы подмести, и вот тебе – весь подол в грязи.

– А голубое платье? – спрашивает она, не скрывая разочарования.

– А, это… Ну… Там подол оторвался. На неделе пришью, ладно?

Кажется, моя ложь удалась – по лицу сестренки, напоминающему своими очертаниями сердечко, пробегает улыбка.

– Хорошо! – говорит она и кивает.

Розовое платье и впрямь испачкалось внизу, так что это не совсем ложь, но пятно несложное – его легко отстирать. А вот во втором наряде, пыльно-голубом, каждый шов на своем месте. Даже мадам Биссетт его похвалила!

– После занятий увидимся! – обещаю я Виолетте и подмигиваю.

Я догадываюсь, о чем она думает. Ей кажется, что если я надену какой-нибудь из тех нарядов, что сама сшила из обрезков ткани, подаренных мне мадам Биссетт или Квинси, то Двор номинирует меня на участие в конкурсе на титул Цветка – этот титул превращает девушку в самую завидную невесту во всем Париже. Может, эти платья и помогли бы мне обратить на себя хоть какое-то внимание, но им ни за что не сравниться с нарядами от-кутюр, в которых будут красоваться весь месяц другие девчонки. Даже лучшие наши наряды несравнимы с худшими платьями из их гардеробов. Да и ни один из парней, занимающих высокое положение в нашем городе, ни за что не выберет девушку, чья одежда пошита на дому, а не в модном ателье.

Однажды я открою Виолетте всю правду. Пусть только чуть-чуть подрастет. Будет лучше, если она все узнает еще до старшей школы, чтобы ее там не унижали так, как меня. Я расскажу ей, что все эти люди нужны нам лишь как покупатели выпечки – и ничего больше.

Джозефина со всех ног бежит на учебу – я едва за ней поспеваю. На ней сегодня юбка, которую я сшила для нее, – лучший наряд в гардеробе подруги. На пухлые щечки шоколадного цвета нанесены румяна. Тугие кудри, обычно заколотые шпильками, теперь заплетены и уложены на затылке в два пушистых пучка, напоминающих кусочки сладкой ваты, и украшены блестками. Наконец нахожу в себе смелость задать вопрос, который уже не первую неделю крутится на языке:

– Что с тобой такое творится в последнее время?

– Со мной? О чем ты? – спрашивает она, не сбавляя шага.

– Наряды, макияж. Ты не подумай, тебе очень идет. Ты всегда была красавицей. Но я и не знала, что тебе это все интересно.

– Мне – нет, – ответила Джозефина. – А вот Мие Бельгард – да. – Она смотрит на меня и улыбается своей излюбленной шаловливой улыбкой, которую я помню еще с детства.

– Я так и знала! Да, да, да! Когда она только переехала к нам в город, я сразу поняла, что она в твоем вкусе. Что ж ты мне раньше не рассказывала?

– Я сама не понимала, стоит ли, да и не хотелось тебя обнадеживать – вдруг ничего не получится?

– Так-так-так, и что же изменилось? – любопытствую я, жадно разглядывая мечтательное лицо подруги. – Что-то случилось?

– Вроде того… – отвечает Джозефина. – Вчера на занятии у месье Дори она спросила, нет ли у меня лишней бумаги, а когда я дала ей лист, она сделала вот так… – Джозефина неспешно проводит пальцами по моей руке. – А ведь это было совсем не обязательно! Можно было просто взять лист с другой стороны!

«А может, это Джозефина слишком уж себя обнадеживает», – думаю я.

Должно быть, подруга замечает мое смятение, потому что тут же пускается в объяснения:

– Слушай, я понимаю: со стороны может казаться, будто я все придумываю, но, поверь, все совсем не так!

– Верю! – отвечаю я, нисколько не кривя душой. Хотя, возможно, на самом деле я верю лишь в то, что она и впрямь так думает. Впрочем, неважно; главное, что я уже очень давно не видела Джо в таком восторге и готова смириться с любой его причиной, даже если в итоге моя лучшая подруга сойдется с девчонкой из семейства Бельгард. – Мы поэтому на занятия раньше всех придем, да? У меня подошвы вот-вот в пыль сотрутся!