– Я не помню! Посмотри в отпускной сумке! – мама потерла переносицу. Когда папа что-то не мог найти, она сразу сердилась, а тут ей и в голову это не пришло. – Надя, дедушка с тобой пойти не сможет.

– Но ты ведь не спрашивала!

– У него работа, ты же знаешь. Да и не нужен нам никто. У нас теперь своя семья, – она с раздражением повела плечами, и крикнула в прихожую: – Может, сегодня без свидетельства примут?

Свидетельство нашлось под горшком с пальмой, мы скатились по лестнице и понеслись к метро. Рукавом куртки я утирала с лица вишневый йогурт. Б. сказал, что на еду у меня пять секунд – пришлось опрокинуть йогурт в рот прямо из банки.

Мы бежали вдоль шоссе, мимо грохотали машины. Одна из них провалилась колесом в лужу и обрызгала Б. лицо и сумку. «Кретин, тебе бы руки повырывать! И ноги тоже!» – заорал Б., схватил с дороги камень и кинул вслед машине. Я, округлив глаза от страха, переминалась с ноги на ногу. Б. больно схватил меня за руку, снова дернул вперед. На ходу он вытянул из кармана засохший платок в коричневых и желтых пятнах и стал обтирать щеку.

Я пыталась утянуть его подальше от дороги, к цепочке грязных синих киосков. Под узенькими крышами курили продавцы. Они нахохлились, как замерзшие голуби, и хмуро поглядывали на небо.

– Ломбард, – прочитала я вывеску на ржавом козырьке и робко взглянула наверх. Получилось не прямо в лицо Б., а как-то вскользь. – Что значит «ломбард»?

– Это значит «шевели задницей»! В школе будешь вопросы задавать, – сказал Б. Его повернутая за спину черная сумка тряслась у меня перед носом. С этого дня мы не ходили рядом – он всегда несся впереди и тащил меня за собой.

В метро Б. решил протиснуться через турникет вместе со мной, и его с обеих сторон ударило заслонками. Я с визгом отскочила назад.

– Мужчина! – контролерша вытянула шею, топнула ногой, затянутой в блестящий чулок, – бесплатный проезд только для ребенка!

– Так я с ним и иду! – зарычал Б. и принялся колотить заслонки кулаком. Люди шарахнулись вбок и стали огибать наш турникет, как лужу на дороге. Я потянула Б. за край куртки, боясь, что он кинет чем-то и в контролершу.

– Пропустите девочку со мной, а сами используйте билет, – сухо сказала контролерша и нажала кнопку. Заслонки втянулись внутрь. – Не стыдно вам такой пример показывать?

– Сволочи, лишь бы с народа деньги драть, – бесился Б., пока мы спускались на эскалаторе. С каждым словом он ударял ладонью по перилам. – Детям бесплатно, а родителям шиш. А то, что дети без родителей – никто, это всем начхать!

Наша станция была маленькая и заброшенная. Тут даже люди горбились по-особенному, как-то агрессивно. На стене висела реклама зубной пасты Колгейт: красивая женщина сверкала глазами и выдавливала на щетку глянцевую белую гусеницу. Рядом с ней страшно скалился ребенок. Поезд вынесся из темноты тоннеля и проглотил ее, но она продолжала улыбаться, то исчезая, то появляясь в проеме окон. «Что, если она вылезет из окна, и заберет меня?» – с ужасом подумала я и тут же сочинила ответ за дедушку. Когда я чего-то боялась, то всегда представляла, что сказал бы он. «Вот ей делать больше нечего! Она пока по кафелю куда-то долезет, вся рассыплется», – сказал бы он. Я кивнула и даже засмеялась, но на женщину старалась больше не смотреть.

В вагоне какая-то тетенька захотела уступить мне место.

– Садись, девочка! Долго ехать, наверно? – с улыбкой подозвала она.

– Большое спасибо! – расплылся Б., подскочив к тетеньке, – но ей полезно постоять. Слишком много сидит, понимаете? Это вредно для детского здоровья!

Тетенька хотела что-то сказать, но ее заглушил шум поезда.