Устрица. И, любя их более, чем другие, вы разве не проявляете также бóльшую заботу о них?

Улисс. О! Кто сомневается в этом?

Устрица. А ты не думаешь, что это самое делает также и природа или тот ум (intelligenza), который руководит ею? И [делает] с гораздо большим основанием, чем вы, так как она не может ошибаться, как я уже много раз слышал от афинских философов, когда, чтобы продать выловленную рыбу, стоял у тех портиков, где они находились добрую часть дня, чтобы вместе беседовать и спорить.

Улисс. Я тоже так думаю.

Устрица. О! Если ты соглашаешься со мной в этом, [значит] ты согласился со мной и в том, что мы лучше и благороднее вас.

Улисс. И каким образом?

Устрица. Потому что, раз природа принимает в расчет больше нас, чем вас, из этого следует, что она любит больше нас; и любя нас больше, она это делает только по той причине, о которой я тебе сказал.

Улисс. О! Ты мне кажешься первым логиком Афин.

Устрица. Я не знаю, что такое логика; подумай, как я могу быть логиком! Говорю так, как меня научила природа. И это заключение (ragione), умей его делать всякий, кто обладает разумом, и является вернейшим.

Улисс. Да, если бы было верно, что природа больше считается с вами, чем с нами.

Устрица. О! Это легко проверить, и если ты хочешь, чтобы я тебе это доказал, послушай меня. И поскольку ты в этом более способен, я хочу, чтобы мы начали с первого дня, как она произвела и вас, и нас в мир, – дня нашего рождения; поэтому, скажи-ка мне, какую заботу она проявила, считаясь с вами, если заставила вас родиться голыми?[15] И, напротив, она показала, что достаточно ценит нас, заставив нас прийти в мир одетыми: кто – в скорлупу, кто – в шерсть, кто – в чешую, кто – в перья, и кто – в одно, кто – в другое; [в этом], несомненно, знак того, что ей было гораздо больше по сердцу сохранение нас.

Улисс. Это не довод, потому что, если она сделала нас голыми и покрытыми шерстью настолько тонкой, что нам причиняет вред любая малейшая вещь, то она это сделала вот почему: поскольку мы должны проявлять воображение и другие наши внутренние чувства гораздо тщательнее, чем вы, дабы затем они служили интеллекту, подобало, чтобы наши члены и особенно те органы и те орудия, где производятся эти действия, были из более благородной и более легкой материи, и также еще чтобы была [у нас] более тонкая кровь и больше тепла, чем у вас: откуда рождается слабость нашего телесного строения (complessione). Потому что, если бы мы были составлены из жидкостей более грубых и крови более жирной (grosso), как вы, откуда происходит, что вы более сильного и более мужественного телесного строения, чем мы, но отнюдь не более долгой жизни, поскольку это происходит из умеренности телосложения (temperatura della complessione), в чем мы вас значительно превосходим[16], и потому у нас чувство осязания гораздо более совершенное, чем у вас, поскольку оно ощущает любое малейшее различие, то из этого бы следовало, что мы, как вы, обладали бы малым знанием и малым умом. Ибо, как говорят физиогномисты, нравы души следуют за строением тела[17]; откуда всегда видно, что частям тела (членам) льва следуют нравы льва, частям тела медведя – нравы медведя. И чтобы [убедиться], что это истина, поразмысли над тем, что ты видишь среди людей: те, кто составлен из грубых жидкостей, – также грубого ума, и, напротив, те, у кого тонкая и легкая плоть, – также тонкого ума. Так что природа, желая создать нас разумными и обладающими совершеннейшим знанием, как бы была вынуждена сделать нас такими.

Устрица. О! Я не хочу даже думать, что она была вынуждена, ибо, когда она создавала все вещи, она могла их создать по-своему; и могла очень хорошо придерживаться другого правила и сделать так, к примеру, чтобы была вода, которая бы жгла, и огонь, который бы охлаждал.