Вдруг я ощутил чьё-то присутствие: человек за моей спиной вышел из тьмы. Он был странно закутано одет, а его лица не было видно, если оно вообще было. На рукаве его плаща была еле видная белая надпись: «Цикличное 20». Стоя в онемении от какого-то неведомого ужаса, я смотрел на неизвестного. Тот же медленно сделал пару шагов ко мне и вложил мне в руку страницу из газеты, после чего повернулся и ушёл обратно во тьму. Онемение сразу пропало, и я стал разглядывать газету. Это была газета, аналогичная той, которую мне дал тот странный мужчина, но в отличии от той, здесь не было объявления о пропаже, здесь был лишь странный заголовок о каком-то убийстве и самосожжении, которого… которого ведь и никогда не было, то есть… то есть, для меня не было. Посмотрев на дату газеты, я понял, что для меня она будет написана лишь через десять лет, буквально на следующий день после описываемого события. Не понимая ничего, я, устремлённый взглядом в газету, в беспамятстве подошёл к ближайшему фонарю. Подняв голову, я увидел парня примерно моего возраста; он был чуть моложе меня и стоял, привстав со скамейки, вблизи фонаря передо мной. Убрав газету за пазуху, я подсел к нему.

– Вы слышали крик? – спросил он меня, обернувшись.

В это время где-то вдалеке оркестр цикад, освещаемый лунным прожектором, уже начал свою ночную композицию, а летний ветер, столь тёплый в эту ночь, уже начал поражать ветвистые шапки деревьев своими нередкими посещениями, вызывая шуршащий и неспешный шелест листьев. И одновременно с ними старый, настрадавшийся человек, томимый усталостью и слабостью, с пистолетом в кармане приближался к парку. Сейчас он был уже на тропе. Через пять минут он застрелит двух случайных ночных гостей природного уголка города, а после сожжёт себя, с ярким счастьем исполненного долга этого вечного, цикличного 20.

Стояла тёплая погода. Яркое солнце посылало не менее яркие лучи на улицы города, раскаляя асфальт, но при этом почти не нагревая воздух. На улице чувствовалась приятная свежесть и лёгкость: никакой духоты и пота на лице, чистейший, вкусный, как говорят старики, воздух. Приятная небольшая кофейня с типичными столиками у витрины озарилась лучами солнца и тенью рядом стоящего дерева. Слегка подувал ветерок, было видно, как листья, порываемые ветром, блестят на солнце, пока унылые прохожие, проходя под ними, пылят крупноплиточный тротуар. Лишь иногда проезжающие машины нарушали идиллию свежего чуть шумного от пешеходов утра.

Я сидел у витрины в тени дерева и спокойно попивал кофе, иногда проверяя часы в ожидании желанной встречи. Всё навевало успех и порядок: мой синий пиджак с красным галстуком, крепкое кофе, кружка которого с приятным стуком ставилась на гладкий округлый деревянный стол кофейни, мягкий комфортный стул с красной набивкой – всё чувствовалось идеально. Даже газета, обычно наполненная шлаком и бредом, сегодня как специально была очень милой, ну, почти.

– Представляешь, вчера в парке N-ского мужик пропал, – воскликнул я, обращаясь к человеку за стойкой.

– Да? – Молодой бариста, стоявший за стойкой в другом конце кафе, слегка заинтересованно ответил на мою новость.

Я приходил сюда довольно часто, так что успел войти с Владимиром (так его звали) в дружественные отношения. Плюс в кофейне никого не было в такую рань, так что, думаю, ему тоже было скучно. Это был молодой парень двадцати двух лет. У него было чистое и молодое лицо, карие глаза и под стать глазам шатеновые волосы. Он был обычного телосложения и не очень выделялся бы без своего фартука. Кафе принадлежало ему, что зачастую вызывало удивление, так что кроме него здесь никто не работал. Я его о делах не спрашивал, но как я знаю, дела у него идут неплохо. Я стал ходить сюда почти сразу же, как только кафе открылось, и так же почти сразу же сдружился с этим молодым парнем. Он был вполне смешного характера, до сих пор был невинно наивен в душе и напоказ чёрств и бессердечен снаружи, что внушало определённый смех при общении с ним. Тем не менее он часто включал серьёзность и был довольно рассудителен, чем, по ощущениям, иногда даже гордился. На мои нередкие вопросы о том, как он сумел открыть это кафе в столь раннем по моему убеждению возрасте, он отмалчивался или менял тему, благо уже после пяти попыток мой интерес к этому окончательно погас.