Гонец осекся, но поздно: слово уже было произнесено. Франграсьян не пошевелился, но Мануш-читра видел, как он сжал резные подлокотники – до побелевших костяшек; покажись сейчас из-под его пальцев кровь, Мануш-читра бы не удивился.

– Что еще он говорит? – вкрадчиво спросил Франграсьян.

– Много бранных слов, которые я не стану повторять, чтоб не оскорблять твой слух, – торопливо отвечал гонец. – Прости меня, повелитель! Я лишь передавал его слова, а этот Зайнигу так глуп, что сам не знает, что несет…

– И все же он решил, что сможет победить меня, – пробормотал Франграсьян и обвел зал тяжелым взглядом. – Кто из вас тут думает так же, как он?

Тишина была ему ответом.

– Никто не сомневается… – начал было Мануш-читра, но тут Франграсьян вскочил с трона и заорал:

– Молчи! Это ты все подстроил! Сам небось давно понял, что… – Он осекся и, хватая ртом воздух, уставился на Мануш-читру – неужели с испугом?

– Понял – что? – осторожно переспросил Мануш-читра.

Но Франграсьян уже отвернулся.

– Где этот Зайнигу? – отрывисто спросил он у гонца.

– В трех днях пути от северной границы. Там стоит надежный гарнизон…

Франграсьян фыркнул.

– «Надежный», – передразнил он. – Если он такой же надежный, как вы все, мои деньки уже сочтены. Но я еще потрепыхаюсь. – Он подозвал к себе туранцев, охранявших двери тронного зала, и, указывая на сановников, сквозь зубы велел: – Этих под надзор, пока я не вернусь. Смотрите, чтобы они ни с кем не сносились. Пропустите к ним хоть мышь иранскую без моего дозволения – голову оторву.

Он размашисто зашагал к дверям.

– Франграсьян! – не выдержав, крикнул ему в спину Мануш-читра.

Но тот даже не обернулся.

– Эй, Апам Напат.

Никто не отозвался, и Франграсьян окончательно ощутил себя последним дураком. Что он здесь делает? Гонец к отбывшему домой с добычей Керсевазде уже послан; надо стягивать войска и во весь опор мчаться к северной границе. А он свернул куда-то совсем не туда. Будто и впрямь струсил.

Что ему до того, что Керсевазда забрал с собой часть людей? Дома его смелости и его воинов было бы достаточно. Но это чужая земля, и он ей все еще не доверяет – как, похоже, и она ему. Здесь свои законы, и если он не хочет, чтобы его пинком выкинули из дедовой воплощенной мечты, придется-таки с ними считаться.

Как же это бесит.

– Здравствуй, сын Пашанга.

На этот раз он стоял у самой кромки воды. Набегающие волны лизали заношенные сапоги. Поодаль, почти по колено в полосе прибоя, замер статный белый конь; Франграсьян невольно залюбовался крутым изгибом его шеи и сильными ногами. Конь был не оседлан, без сбруи, и ни к чему не привязан, но стоял смирно, терпеливо дожидаясь хозяина.

Апам Напат выжидательно смотрел на него. Франграсьян прокашлялся.

– Отдай мне Хварну.

Апам Напат даже не изменился в лице.

– Зачем? – просто спросил он. – Ты ведь и так справляешься.

Невозможно было понять, похвала это или насмешка. Франграсьян нахмурился:

– Не играй со мной, старик. Твое имя ничего не значит, тебя давно позабыли. Я могу отобрать у тебя Хварну силой, если захочу.

Апам Напат пожал плечами:

– Попробуй.

Белый конь фыркнул и мотнул головой. Очередная волна захлестнула каблук сапога, да так там и осталась, будто прилипла к нему. Солнце в вышине вспыхнуло ослепительно ярко. Крики птиц смолкли.

Стало трудно дышать.

– То, что внук Арьи не знает обо мне, еще ничего не значит. Его предкам посредник был не нужен. Но ты братоубийца и внук братоубийцы, ты – чужак, проливший родную кровь. Такими руками Хварну не взять. Отступись.

Стоять прямо было трудно, хотелось согнуться и упереться руками в колени, а лучше – упасть на песок и кататься по нему, чтобы только скинуть с плеч эту давящую мертвую тяжесть. Франграсьян попытался вздернуть подбородок.