Самого Фастреда Гил с того знаменательного разговора и не видел больше, зато имел несчастье лицезреть Кирса. По снисходительной улыбочке благородного хлыща нетрудно было догадаться, что особого уважения Гиловская персона в ордене пока не заслужила и вряд ли заслужит. К нему относились исключительно как к инструменту. Да особенному, да редкому, но омрачившему свой ореол благочестия спекуляцией на даре, обманом клиентов и безудержно-праздным образом жизни, который впрочем, остался в прошлом, потому как тушку редкого зверька охраняли лучше, чем казну Элрича. Ни девок, ни выпивки, ни прогулок Гил не мог себе позволить вот уже как неделю. Именно столько он был заперт в собственной квартире и из гостей наблюдал лишь Рабана, да молодого гера и то всего пару раз.

К нему даже клиентов не пускали. Гил слышал пару раз ругань у дверей в дом – к нему рвались многострадальные родственники усопших, молили о снисхождении и помощи. Но суровые равнодушные лица истуканов, нарисовавшиеся у входа в его обитель, как только он вернулся в неё после своих мытарств, были холодны к страданиям Гиловских просителей. Они бросали на причитающих вдов и вдовцов скупые каменные взгляды и молча выпроваживали вон.

Сталкер видел эти сцены исключительно из окна своей спальни. Нет, он пытался проявить сострадание к своим гостям, он сбегал вниз по лестнице, но упирался носом в плотно запертую дверь и не мог помочь несчастным. Да что там, он себе-то помочь не мог.

Он затягивал шнуровку на рубахе и изнывал от пакостного ощущения беспомощности и никчёмности. А Рабан тем временем скрёб ступкой в керамической мисочке, растирая какие-то пахучие травы.

– Примите-ка вот это, – стал упрашивать он, когда лекарство было готово. – Ну, не кочевряжитесь, – умолял врач, протягивая ложку с тягучей сладковатой пастой.

– Неа, – замотал головой Гил, отворачивая лицо от лекарства и подходя к окну.

– Опять капризного мальчишку из себя строите?

– Нет, просто парня, который хочет пожить ещё чуток.

– Откуда такая уверенность, что вы умрёте. Ведь вы превосходный сталкер. Столько раз ходили в Вильтот!

– Один, я ходил туда, как правило, один, – пояснил Гил. – Я уже говорил, что не обладая моим даром, вернуться оттуда живым почти невозможно.

– Но вы ведь вытащили нескольких людей, не отпирайтесь, – не унимался Рабан, который вознамерился излечить бренное тело сталкера только для того, чтобы оно снова пострадало на очередном задании.

– Я вернул в мир живых меньше народу, чем оставил за гранью. И они не были герами из ордена.

– Думаете, вас вздёрнут, если вы оставите там Кирса?

– А вы думаете иначе?

Рабан отставил лекарство в сторону и опустил глаза в пол. Промолчал. А Гил скрестил на груди руки и уставился в окно. Не хотел смотреть на человека, который будучи врачом, готовит его к верной гибели, да ещё к такой изощренной гибели.

Ладно ещё отдать концы, выполняя переход, для сталкера это даже логично. Но быть повешенным за то, что не смог уберечь в мрачном царстве некоего высокородного говнюка – это несправедливо. В особенности несправедливо, если учесть, что Гила заставляют совершить преднамеренное убийство, за которое потом взыщут. Нет, ему не угрожали, более того деликатно обходили тему возможной неудачи, как неудобный момент договора. Но именно поэтому сталкер и утвердился в своих подозрениях. А тут ещё и мрачная мина Рабана, который не хуже него знал, что участь вассалов – служить своим герам, а если по их вине господину придёт конец, то обычай требовал наказания нерадивого слуги, каким бы ценным тот не был.

Самому Гилу казалось странным такое расточительство – неприлично много выдающихся магов и колдунов было сожжено на кострах только лишь потому, что те не уберегли своих господ от их же неуёмного любопытства или заносчивости, толкающих к необдуманным поступками. Всего один раз на его памяти магу удалось избежать наказания и то лишь потому, что он сам был благородных кровей. Этот маг не