Но тянулись письма от Димы.

Они приходили дважды в неделю, многословные, на шесть тетрадных листов, убористые, с подробностями о солдатской жизни, учениях, десантах, друзьях, их стихах про океаны и, конечно же, в каждой строчке о любви, любви, любви. С их страниц подымалась волна молодого мужского томления, такая волнующая для той, что ждет солдатских писем изо дня в день, и столь неуместная, когда читаешь вполглаза по диагонали.

«Зато почерк отменный, – вздыхала Марианна, – с завитушками, росчерками, с ошибками».

Скрепя сердце, она отвечала через три послания на четвертое, придумывала какие-то новости, общемосковские сплетни, приветы от одноклассников. Радость, ее спутница, невольно светилась между строк, питая пустые надежды военнослужащего Дмитрия Соколова.

В аудитории декоративного искусства все получили деревянную рамку – «станок» размером с альбом для рисования, моток толстых суровых ниток, круглую деревянную палочку – «пруток» и клубочки цветной шерстяной пряжи.

– Господа студенты! – улыбаясь с едва заметным превосходством, обратилась к ним аспирантка Академии красавица Инга Вишневская. – Мы приступаем к освоению ручного ткачества. Здесь на стенах висят гобелены и шпалеры, то-есть, тканые ковры-картины, созданные в прошлых веках и в наше время. До Нового года вам предстоит соткать свой гобелен по собственному рисунку и получить зачет. Лучшие работы удостоятся места на выставке и премии. Начинаем.

Ингу Вишневскую все заметили еще в первый день, на торжествах посвящения в студенты; главным впечатлением от нее оказалась ее внешность и наряд, созданный с участием ее высокого искусства. Ее представили как мастера во всех видах декоративного художества, строгую до въедливости наставницу молодых талантов. Это почувствовалось сразу.

Не теряя времени, Инга приступила к занятиям.

– Записываем порядок сно́вки осно́в, Первое. Конец нити клубка перекинуть через верхний вал на рабочую сторону станка и привязать к левому концу прутка слева направо. Показываю.

Часа через два на всех станках подросли сантиметра на три-четыре толстые коврики из яркой шерстяной пряжи. Вместо рисунков на них пестрели многоцветные учебные полоски и пятна, выполненные разными техниками соединения утков и основы. У Марианны получилась сложная волнистая линия из голубой шерсти и косой треугольничек белого паруса.

Воображение разыгралось. Открылось новое поле для творчества.

На улицу Вавилова Марианна приехала на другой же день в среду после занятий.

Накрапывал осенний дождик, асфальт был темным и блестящим. Следуя трамвайным путям, откусывая от желтой груши в свободной руке, она свернула налево к странному сооружению. Во дворе пятиэтажного здания привычного школьного типа из двух корпусов, соединенных заглубленным спортивным залом, рос, уродливо и впритык, другой дом, узкий и несуразный как шкаф, высотой втрое большей, чем школа; прозрачные стены его были прорезаны каркасным бетоном, за окнами виднелись пестрые занавески, мольберты, банки с кистями и карандашами.

Марианна смотрела с недоумением. Архитектурное уродство и нахальство сооружения были вопиющими, неслыханными для Москвы. Тем не менее, уличный номер торчащего выскочки совпадал с номером дома на ее записке.

Она подошла ближе и все поняла. Ей стало смешно.

– Сумасшедшие! Чтобы не платить лишних денег, эти художники умудрились выстроить дом на пятачке фонтана на школьном дворе! Но куда смотрели архитекторы? Не успели, наверное, и глазом моргнуть.

Веселая, точно от хорошей шутки, она вошла в «шкаф», взлетела на лифте под самую крышу, на двенадцатый этаж, постучала в дверь номер 12-9. Никто не открыл. Зато из соседней двери выглянул черноволосый толстяк в цветисто-испачканной куртке и длинно улыбнулся.