Снова открываю глаза, и точно – сидит, словно надутый ребенок, хорохорится.

– Ну чё там? – сдаюсь я и переворачиваюсь на спину.

– Чё, чё... Стонала, будто тебя режут, и всё повторяла как заведённая: «Марк, не надо. Марк, отпусти...».

Ля, какие весёлые истории!

Внутренности моментально обварило кипятком да так неожиданно и сильно, что пришлось судорожно стиснуть бёдра. А потом медленно прикрыть глаза и беспечно улыбнуться подруге, чтобы не выдать себя с головой. Чтобы она не увидела в моих бесстыжих глазах даже намёка на то, что я позволила вчера с собой сделать.

– Вот же мерзость какая! Даже во сне мне покоя не даёт, гадкий тарантул! – пожала плечами и показательно вздохнула.

– Что он тебя там пытал, Тань?

– Где? – ужаснулась я.

– В кошмаре твоём, ну!

– А-а-а, ну да пытал, Нин, – кивнула я и снова откинулась на подушку, прижимая руку к неистово колотящемуся сердцу.

И в этот самый момент картинки сновидений, словно яркие грани калейдоскопа, завертелись в моём сознании. Зачем мои замшелые мозги решили всё это прокрутить во снах еще раз – чёрт его знает! Но, Боже, да, это случилось! Снова. Как наяву.

Я. Он. Чёртов стол...

Так, стоп!

– И как пытал? – никак не могла угомониться подруга, а с ней и услужливые воспоминания усиленно бомбардировали мои мозги.

Поцелуи. Прикосновения. Толчки.

– Лишил премии на полгода, Нинусь, – проскрипела я и накрылась подушкой с головой.

– Извращенец! – зарычала подруга, а я ухмыльнулась, искренне соглашаясь с такой формулировкой.

Ковалёва еще что-то бухтела и вздыхала, затем встала и потопала в душ, а после на кухню, чтобы сварить себе кофе позабористее. А я только слушала ее возню и снова медленно погружалась в сон. Почти растворилась в его тёплых, обволакивающих объятиях, а потом моё сознание прострелила ужасная, просто отвратительная мысль: сегодня суббота, а это значит, что уже послезавтра я должна буду прийти на работу в офис, где будет и Он тоже.

Прийти и взглянуть ему в глаза!

И тут же протестующий стон сорвался с моих уст. А потом и ещё один вперемешку с рычанием.

Да за что, блин, мне это всё? За что?

– Ты что тут опять стонешь, горемычная? – ворчит Нинка, и я чувствую, как под её весом прогибается скрипучий диван.

– Ну что за утро? Уже постонать не дают спокойно человеку, – бухчу ей в ответ и выныриваю из-под подушки.

– Утро начинается не с кофе? – протягивает она мне кружку с ароматным напитком, всё как я люблю: чёрный и без сахара.

– Не с кофе, – согласно тяну я и делаю большой глоток, жмурясь от удовольствия, – спасибо!

– Пять рублей, – лохматит мне волосы Нинка и встаёт на ноги, – слушай, мне тут из салона написали, один мой мастер заболел. Ты как, не обидишься, если я скажу тебе, что через два часа должна выйти на замену? Лето, отпуска, мне некого больше выдернуть.

– Не обижусь, – пожимаю плечами, – но с одним условием, Нин.

– Ась? – подняла на меня свои глаза подруга.

– Выброси уже этот диван! Мне двадцать два, но после ночёвок у тебя я целый день чувствую себя старой вешалкой. И, вообще, ремонт бы тебе тут не помешал, а на его время ты и у меня пожить можешь.

– Нет, – решительно рубанула воздух Ковалёва, – это память о Стёпе. Мы в этой квартире когда-то всё сами делали, а потом её обставляли. Понимаешь?

– Понимаю, Нин. Только Стёпы твоего уже семь лет как нет в живых. Пора бы уже...

– Да, Тань, – перебила меня подруга, – тебе пора домой, да и у меня дела.

Обиделась. Впрочем, как и всегда при воспоминании о её покойном супруге. Но я предпочла забить на это, а уже спустя час входила в свою маленькую студию, что снимала вот уже три года в спальном районе столицы.