Это были тридцать два квадратных метра моей личной крепости. Неприкосновенный бастион, куда я допускала только избранных. Здесь, за железной дверью, я переживала свои взлёты и падения, вот и теперь прошла и уселась на диван, тупо оглядывая пространство.

И совершенно не понимала, что мне делать дальше.

Изводила себя весь день страшно. На нервяке перемыла квартиру, перегладила всё постельное бельё, перестирала шторы, разложила в шкафу все вещи по цветам и даже окна надраила до идеального блеска. Умаялась как проклятая, а от навязчивых мыслей в своей голове так и не избавилась. Нет-нет, да замирала каменным изваянием и снова пропускала через себя бурю воспоминаний, а потом летела на кухню и жадно хапала ледяную воду.

Потому что стыдно. Потому что недопустимо. Потому что нельзя!

Но понедельник, как бы я того не хотела, всё-таки наступил, и я, дёрганная и с искусанными губами, хоть и с опозданием, но появилась в офисе. Всё оглядывалась по сторонам, короткими перебежками добралась до лифта, а на своём этаже словно мышка прошмыгнула за рабочий стол в огромном опенспейсе. И – в компьютер, чтобы ничего не видеть и не слышать. Хотя, каюсь, прислушивалась к каждому звуку и шороху, боясь увидеть Хана и его стальной взгляд, устремлённый прямо на меня.

Извелась неимоверно. Как ещё глаз дёргаться не начал, я не знаю. Но на послеобеденное совещание я шла как на эшафот: ноги ватные, руки трясутся, в груди бухает, кровь в венах бурлит.

Страшна!

Вот только в кресло руководителя вместо Хана сегодня сел его первый зам, а потом одним предложением подарил мне такое облегчение, что я растеклась прибалдевшей лужицей на своём стуле:

– Напоминаю, Марка Германовича до понедельника не будет, он улетел во Владивосток. Но мы не расслабляемся и пашем, господа. Поехали...

О, я не поехала. Я летала! Порхала, парила и вообще была явно не в себе от счастья. Неделю без Хана – это же так чертовски много, так божественно прекрасно!

Вот только уже спустя несколько часов мне пришлось стереть улыбку со своего лица, а потом вспыхнуть от праведного гнева. И всё из-за посылки, которую мне вручил появившийся за пятнадцать минут до конца рабочего дня курьер.

– Сажина Татьяна Юрьевна? – спросил парнишка и поправил фирменную кепку.

– Я.

– Это вам, – протянул он мне чёрную матовую коробку, повязанную алым бантом и удалился.

А я осталась сидеть и недоумённо хлопать глазами. Правда, любопытство взяло верх над здравым смыслом, и я всё-таки приоткрыла коробку, а потом и заглянула внутрь. И тут же её захлопнула.

– Похотливая скотина! – прошипела я мстительно и брезгливо оттолкнула от себя посылку.

Наверное, не нужно вам объяснять, что остаток рабочего дня я просто сидела и тупо пялилась на чёрный матовый картон и алый бант? Ну вот и здорово, потому что именно так и было. Я полировала их взглядом, а потом, словно какое-то мерзкое насекомое, подхватила кончиками пальцев и тут же запульнула всё это хозяйство в мусорное ведро.

Потому что там ему было самое место!

А вскоре уж подошло время идти домой. Вот только сложив в сумку свои нехитрые пожитки, я на минуту задумалась о том, что нельзя вот так просто взять и оставить такую очевидную улику у всех на виду. А вдруг уборщица посмотрит, что внутри, и разболтает о находке у меня под столом.

И всё – считайте моя песенка спета. Пинком под зад и с волчьим билетом на все четыре стороны, тогда как Хану ничего за его проступок не будет. Биг босс же, да и отец его – президент компании, ну пожурит сыночка за шашни на рабочем месте, не более.

Именно потому я всё-таки нагнулась и вытащила из мусорного ведра коробку, перехватила её под мышкой и только тогда двинула в сторону выхода. А уж придя домой, поставила её на журнальный столик перед телевизором и только сейчас задумалась о том, что какого же чёрта я не выбросила её в мусорку рядом с домом?