На самом деле это, возможно, было и не обязательно. Я вообще не был уверен, что тут обязательно, а что нет, кроме двух составных частей — огня печи и чуди. Но решил, что от нескольких дополнительных обрядов беды не будет.

Что вырастало из чуди — в чудь и превращалось, так что тела я решил предать чудскому огню. Всех вместе, в печи родной хаты. Можно было, конечно, развести печь для домового, банную каменку для банника и костер во дворе для дворового, но тогда бы я разбирался со всем этим неделю, не меньше. Да и печь всегда была сердцем всего хозяйства, к которому относились и все другие постройки.

Начать, конечно, нужно было с дома самого Старосты. Собрав тела всех его чудиц, я, подумав немного, принес сюда и трупик вазилы-табунника. Баган сообщил, что постоянного места жительства у того не было, и табунник каждую ночь ночевал то в одной конюшне, то в другой.

Теперь, следуя моей логике, нужно было соблюсти тонкий ритуал, похожий на открытие портала. По сути это и было открытие портала, только не нараспашку, а в виде совсем узенькой щелочки. И так, чтобы чудь только лишь забрала ей предложенное, но не отправила дальше. Такое я делал всего пару раз за всю свою жизнь, поэтому немного нервничал. Может быть, надо было начать с чудодейской хаты, но вся семья Старосты уже собралась вокруг печи, скорбя о своей потере.

Батаня тоже был тут. Вылез из туеска, встал на печи, держась лапкой за стену. Глаза его в сумрачном углу горели желтым и, как мне казалось, злым огнем.

Отмеряя чудь, смешивая ее с нужными минералами да травами, я думал о том, что предпочту ночевать в лесу, а не снова в этой деревне, но для этого следовало поторопиться.

Это был тот редкий случай, когда мое чудодейство стало видно простому человеческому глазу: стоило бросить подготовленную смесь в огонь печи, как тот вспыхнул ярко-синим светом, и это увидели и Староста с женой, и их дети. Ахнули, отшатнулись. Я же бережно поднял закутанные в чистую льняную скатерку тела и вручил их Старосте.

— Повторяй за мной слова, а после положи в топку, — напутствовал его негромко.

Наговор я выбрал самый простой, как говорят в Бесчудье, универсальный. Поскольку просто не знал подходящего. Просто обращение к чуди, дабы понятно было, что действие сие чудовское, а не просто так. И на всякий случай про себя еще шепотом прочитал то, что открывало портал, пока занималась синим огнем плотная ткань.

Того, что случилось дальше, я совершенно не ожидал. Сначала это была струйка — темная, густая, даже по-своему красивая. А потом черный едкий дым повалил из топки огромными плотными клубами, забивая нос, уши и глаза. Дети помладше немедленно заплакали, закричали, старшие похватали их на руки и бросились вон из комнаты, Староста схватил было печной заслон, но я остановил его, не уверенный, не сделает ли это еще хуже.

А потом огонь вдруг погас. Вместе с ним исчезли и дым, и трупы чудиц — остались лишь обожженные обрывки ткани. А в них…

Батаня понял, почувствовал первым. Вскрикнул и спрыгнул с печи, метнувшись прямо в топку. И вылез оттуда с тремя маленькими синими комочками — бесплотными, еле видными, словно сгустки синего тумана. Прижимая их груди своими маленькими лапками, Батаня подошел ко мне, и я поспешно опустился перед ним на корточки.

— Это то, что я думаю? — спросил сдавленно.

Батаня кивнул.

— Что? Что там? — обеспокоенно спросил Староста.

— Вернула чудь хранителей ваших… — протянул я, не оборачиваясь, глядя как мерцают, переливаются синими искрами новорожденные чудицы. А потом черная лапка закрыла их, словно защищая, и я понял, что все-таки придется во всей деревне искать для них серебряный сундук.