Что же дальше, маленький человек? Ханс Фаллада
Hans Fallada
KLEINER MANN – WAS NUN?
Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2024
Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2024
Пролог
Беззаботные
Сейчас пять минут пятого. Пиннеберг только что проверил. Белокурый молодой человек приятной наружности, он стоит перед домом номер 24 по Ротенбаумштрассе и ждет.
Итак, уже пять минут пятого, а Пиннеберг договорился встретиться с Овечкой без четверти четыре. Он засовывает часы обратно в карман и только сейчас бросает взгляд на табличку, висящую на двери дома номер 24 по Ротенбаумштрассе. Надпись гласит:
«Доктор Сезам.
Женские болезни.
Прием с 9 до 12 и с 4 до 6».
«Ну вот! Уже пять минут пятого. Только закурю, как Овечка, конечно, сразу появится из-за угла. Нет уж. Сэкономлю на сигарете. И без того сегодня опять придется потратиться».
Пиннеберг отводит взгляд от таблички. Ротенбаумштрассе застроена только с одной стороны, а с другой – за проезжей частью, за деревьями, за набережной – течет Штрела. Здесь она уже довольно широкая – скоро впадет в Балтийское море. Дует свежий ветерок, кусты покачивают веточками, тихонько шелестят деревья.
«Живут же люди, – думает Пиннеберг. – У этого Сезама наверняка комнат семь. Зашибает, поди, бешеные деньги. Сколько же он платит за жилье… Двести марок? Триста? Да кто его знает! Десять минут пятого!»
Пиннеберг лезет в карман, достает из портсигара сигарету и закуривает.
Из-за угла выпархивает Овечка: белая юбка в складочку, чесучовая блузка, шляпки нет, белокурые волосы растрепаны.
– Привет, милый. Раньше не смогла вырваться. Бурмейстерша сегодня очень сильно чудила. Сердишься?
– Ни капли. Вот только мы теперь просидим там целую вечность. Пока я жду, уже человек тридцать зашло, не меньше.
– Ну они же не все к врачу. И потом, мы ведь по записи.
– Видишь, как правильно мы сделали, что записались!
– Конечно, правильно. Ты всегда прав, милый! – На лестнице она сжимает ладонями его лицо и порывисто целует. – О господи, как же я рада, что ты снова со мной, милый. Подумать только – почти четырнадцать дней!
– Да, Овечка, – отвечает он. – Мне сразу расхотелось сердиться.
Дверь распахивается. Из полутемного холла на них гаркает белый призрак:
– Страховка!
– Да вы нас хоть впустите, – говорит Пиннеберг и подталкивает Овечку вперед. – И вообще, мы частным образом. По записи. Моя фамилия Пиннеберг.
При словах «частным образом» призрак поднимает руку и включает в холле свет.
– Господин доктор сейчас подойдет. Минутку, будьте добры. Пожалуйста, проходите туда.
Они идут к какой-то двери, минуя другую, полуоткрытую. За ней, по-видимому, общая приемная, где сидят те тридцать человек, которые зашли на глазах у Пиннеберга. Все видят их с Овечкой, и поднимается ропот:
– Да что же это такое!
– Мы раньше пришли!
– Зачем мы вообще платим страховые взносы?
– И побольше, чем этакие франты!
На пороге появляется медсестра.
– Тише, пожалуйста! Вы мешаете господину доктору! Вы все не так поняли. Это зять господина доктора с женой. Так ведь?
Пиннеберг польщенно улыбается, Овечка устремляется к нужной двери. На мгновение воцаряется тишина.
– Живей, живей! – шепчет медсестра, подталкивая Пиннеберга. – Какие же наглые пациенты приходят по страховке! Возомнили о себе невесть что – и это за гроши, которые платит больничная касса…
Дверь захлопывается, Овечка и ее милый оказываются среди красного плюша.
– Тут он, видимо, принимает частных пациентов, – замечает Пиннеберг. – Как тебе? По-моему, ужасно старомодно.
– Все это так гадко, – отзывается Овечка. – Мы ведь тоже обычно ходим к врачам по страховке. Вот так и узнаешь, что говорят у нас за спиной.
– Ну что ты переживаешь? – увещевает он. – Так устроен мир. Мы маленькие люди, с нами не церемонятся…
– Да как тут не переживать…
Дверь открывается, появляется другая медсестра.
– Герр и фрау Пиннеберг? Господин доктор просит вас немного подождать. С вашего позволения, я пока заполню карту.
– Да, конечно, – соглашается Пиннеберг, и тут же следует первый вопрос:
– Сколько вам лет?
– Двадцать три.
Дальше все пошло как обычно.
– Имя – Йоханнес. – Запнувшись, он добавляет: – Бухгалтер.
И продолжает более гладко:
– На здоровье никогда не жаловался. Ну, в детстве, конечно, болел чем положено, но не более того. Насколько я знаю, мы оба здоровы.
И снова, после небольшой заминки:
– Да, мать жива. Отец нет, умер. Отчего умер, не могу сказать.
Потом Овечка:
– Двадцать два. Эмма.
Теперь запинается она:
– В девичестве Мёршель. Здорова. Родители живы. Оба здоровы.
– Хорошо, одну минуту, пожалуйста. Доктор скоро освободится.
– К чему все это, – бурчит Пиннеберг, когда дверь захлопывается. – Мы же всего-навсего…
– Ты так замялся на бухгалтере.
– А ты на «в девичестве Мёршель»! – смеется он. – Эмма Пиннеберг, по прозвищу Овечка, в девичестве Мёршель. Эмма Пинне…
– Уймись! О боже, милый, мне очень нужно кое-куда… Как ты думаешь, где тут?
– Вечно с тобой одно и то же! Вместо того чтобы сходить зара…
– Да сходила я, милый! Правда сходила. Еще на рынке у ратуши. За целых десять пфеннигов. Но когда я волнуюсь…
– Овечка, потерпи немного. Если ты и впрямь…
– Милый, ну мне надо…
– Проходите, – раздается голос.
В дверях стоит доктор Сезам – знаменитый доктор Сезам, о большом, а по мнению некоторых, даже добром сердце которого говорит полгорода и четверть округи. Он написал популярную брошюрку о половом вопросе, и именно поэтому Пиннеберг набрался смелости обратиться к нему и записаться на прием вместе с Овечкой.
И вот этот самый доктор Сезам стоит в дверях и говорит:
– Проходите.
Пиннеберг, переступая порог кабинета, бросает на него робкий взгляд. Человек изо дня в день занимается такими вещами, к нему толпами идут женщины…
Овечка думает: «Он похож на доброго папу, славного, но уставшего. Ему бы выспаться».
– Вы мне писали, герр Пиннеберг, – говорит доктор и роется на столе в поисках письма. – Вы пока не можете иметь детей, так как семье не хватает денег.
– Да, – говорит Пиннеберг, ужасно смущаясь.
– Вы пока раздевайтесь, – говорит врач Овечке и продолжает: – И вам нужно надежное средство. Чтобы надежнее некуда… – Он скептически смотрит на них через золотые очки.
– Я читал в вашей книжке, – говорит Пиннеберг, – эти пессуарии…
– Пессарии, – поправляет доктор. – Да, но не любой женщине они подходят. И потом, бывают всякие затруднения. Получится ли у вашей жены…
Он поднимает на нее взгляд. Овечка уже начала раздеваться, сняла часть вещей – блузку и юбку. Она высокого роста, со стройными ногами и широкими плечами.
– Что ж, к делу, – говорит врач. – Блузку для этого снимать вовсе не обязательно, деточка.
Овечка густо краснеет.
– Да уж оставьте, пусть лежит. Идите сюда. Минуточку, герр Пиннеберг.
Вдвоем они уходят в соседнюю комнату. Пиннеберг смотрит им вслед. Доктор Сезам не достает «деточке» даже до плеча, а в одних трусах Овечка кажется особенно высокой. Пиннеберг в очередной раз думает: какая же она красивая, лучшая девушка на свете, другой такой нет. Он работает в Духерове, а она здесь, в Плаце, и встречаются они от силы раз в четырнадцать дней, а потому его восторг всегда свеж, а аппетит просто неописуем.
Из-за стены доносится голос врача, время от времени он задает вопросы, какой-то инструмент звякает о поддон; этот звук он не раз слышал у зубного – очень неприятный.
Вдруг Пиннеберг вздрагивает – такого голоса он у Овечки еще не слышал. Она говорит очень громко, звонко, почти кричит:
– Нет, нет, нет!
И еще раз:
– Нет!
А потом тихо, но он понимает:
– Боже мой!
Пиннеберг делает три шага к двери – что все это значит? Что там творится? Но тут опять раздается голос доктора Сезама – слов не разобрать, и снова звякает инструмент.
Повисает долгая тишина.
Лето в разгаре, середина июля, ярко светит солнце. Небо густо-синее, к окну тянутся ветки, покачиваясь на морском ветру.
Пиннебергу вспоминается песенка из детства:
В приемной гул голосов. Люди извелись от ожидания. «Мне бы ваши заботы. Мне бы…»
Овечка и врач возвращаются. Пиннеберг бросает на Овечку испуганный взгляд: какие у нее большие глаза, словно расширились от ужаса. Она бледна, но улыбается ему, сначала через силу, а потом все ее лицо расплывается в улыбке, проясняется, расцветает…
Врач стоит в углу, моет руки. Косится на Пиннеберга. И скороговоркой произносит:
– Поздновато, герр Пиннеберг, поздновато предохраняться. Теперь уже ничего не поделаешь. Судя по всему, пошел второй месяц.
У Пиннеберга перехватывает дыхание. Затем он с трудом произносит:
– Господин доктор, этого не может быть! Мы были очень осторожны. Этого просто не может быть. Скажи ему, Овечка.
– Милый! – отвечает она. – Милый…
– Факт остается фактом, – резюмирует врач. – Сомнений быть не может. И поверьте, герр Пиннеберг, ребенок украшает брак…
– Господин доктор, – произносит Пиннеберг, губы у него трясутся, – господин доктор, я получаю сто восемьдесят марок в месяц! Я вас умоляю, господин доктор!
Вид у доктора Сезама очень уставший. Он знает, что сейчас последует, он слышит это по тридцать раз на дню.
