Такие парадигмы были характерны для большинства историографических традиций по всему миру. Встречались, конечно, разные варианты как внутри одного региона, так и между разными областями. Древнегреческая историография имеет мало общего с позднейшей христианской, нарративы которой основывались на понятии божественного Провидения. В немусульманских странах Южной Азии, где историография как отдельный жанр не сформировалась вплоть до колониального периода, всемирно-исторических моделей практически не было; то же можно сказать и об Африке. В мусульманской традиции, напротив, можно обнаружить начатки отдельных важных прорывов в мировую историю. Их обычно связывают с подъемом ислама, который его адепты считали единственной религией, выполняющей всемирную миссию. Вдобавок к упоминавшимся выше аль-Масуди и Рашиду аль-Дину (1247–1318), которые прямо обращались не только к персидской аудитории, но и к монгольским и китайским читателям и столь же подробно, как о своих странах, писали об Индии и Китае, заслуживает внимания также ибн Халдун (1332–1406) и прежде всего его главный труд «Аль-Мукаддима», представляющий собой на самом деле только введение в историю человечества. Это сочинение считается истоком научной исламской историографической традиции, основанной на причинно-следственных объяснениях.

Таким образом, историографические традиции и ракурсы мироописания в разных концах света имеют большие различия. Однако есть и сближающие их сходные черты. В каждом случае «мир» строился на основании взгляда из своей собственной ойкумены. Это прежде всего означало, что прошлое – включая и прошлое других народов и групп – осмыслялось и оценивалось в соответствии с критериями морального и политического кодекса ценностей того общества, к которому принадлежал историк. Понятие «мир» не значило «наша общая планета», как сегодня, но «подразумевало только тот мир, который имел значение»[30].

Соответственно, нарративы создавались с определенной задней мыслью о цели – будь то развитие человечества по направлению к христианскому Царству Божию, или к созданию Дар-аль-Ислама (буквально «Дома Ислама», охватывающего все территории под властью мусульман), или к постепенному включению неграмотных варваров-кочевников в конфуцианскую китайскую цивилизацию[31].

Главные установки ойкуменической историографии в основном сохранялись вплоть до XIX века. Это не означает, однако, что ничего не менялось. По временам, особенно когда усиливался обмен между регионами и континентами, соответствующим образом росло и знание о других мирах, интерес к иным культурам и желание понять и оценить собственное общество в широком контексте. Множество трактатов, написанных в разных странах начиная с XVI века и далее, откликалось на эти требования.

Примером может служить начавшаяся в XVI веке интеграция Северной и Южной Америк в большую, постоянно расширяющуюся сферу торговых взаимосвязей и знаний. Эти трансконтинентальные взаимодействия, которые привели обе Америки к контактам с Африкой, Европой, Ближним Востоком, Восточной и Юго-Восточной Азией, представляли собой когнитивный и культурный вызов, и в контексте этого вызова постепенно складывалось представление об истории во всемирном масштабе – альтернативе традиционным формам династической историографии[32].

Модели всемирной истории стали возникать повсеместно. Уже в 1580 году в Стамбуле была написана «История Западной Индии» (Tarih-I Hin-I garbi) – попытка понять неожиданное расширение горизонта и возникшую после открытия Нового Света космологическую дилемму. «С тех пор как пророк Адам сошел на землю, – писал анонимный хроникер, – и вплоть до сего дня не случалось столь странного и удивительного события»