Чтобъ духъ возвысить, наконецъ,
Познать Начало и Конецъ.
Я признаю свою вину:
Хоть сладка гладному уму
Христа спасительная вѣсть,
Земнымъ усладамъ предпочесть
Не смогъ я тихій свѣтъ Христа,
Душа не стала въ Немъ чиста.
Глупецъ! Безумный рабъ страстей!
Я для возвышенныхъ идей
Былъ такъ возвышенно далёкъ
И былъ безумно одинокъ
Въ своёмъ стремленьѣ, и глаза
Надменно пялилъ въ небеса.
О Боже! Этотъ вѣкъ любя,
Я такъ далёкъ былъ отъ Тебя!
Я ненавидѣлъ sла порокъ,
И самъ къ себѣ я былъ жестокъ,
Души возжаждавъ чистоты.
Но я сгубилъ свои мечты!
Меня желаній пламя жгло,
Впустилъ я добровольно sло,
Sѣло что въ душу въѣлось мнѣ.
Теперь она подвластна тьмѣ.
Вези, вези меня, Харонъ!
Туда, гдѣ sла надменный тронъ
Надъ Бездной высится одинъ,
Гдѣ одинокій господинъ
Въ потокъ печальныхъ, мрачныхъ думъ
Свой погрузилъ заблудшій умъ.
Въ порокѣ сладкомъ, можетъ быть,
Забуду я, какъ жаждалъ жить.
Пристала къ берегу ладья.
Увѣренно на берегъ я
Ступилъ съ ладьи той, и теперь
Для жизни мнѣ закрыта дверь.
«Привѣтствую! Тебя я ждалъ», —
Печально падшій духъ сказалъ.
Я удивился: «Это ты,
Мой геній падшій пустоты!
Я не нарушилъ договоръ,
Себѣ я вынесъ приговоръ.
Я не сумѣлъ его порвать:
Страдалъ я – буду вѣкъ страдать
Въ забвеньѣ адскомъ – ты виной
Тому, что сдѣлалось со мной!»
И падшій духъ отвѣтилъ мнѣ:
«Я самъ страдаю въ томъ огнѣ!
Мнѣ надоѣла эта роль,
И душу мнѣ пронзаетъ боль.
Но обречёнъ теперь навѣкъ
Со мною, падшій человѣкъ,
Быть въ Безднѣ сей порочной ты,
И извращённой красоты
Сполна вкусишь ты, и во власть
Ея ты пожелаешь впасть.
Пойдёмъ, погибшій. Пусть твой умъ
Развѣется отъ мрачныхъ думъ».
И мы пошли, и плача гласъ
Я слышалъ всюду возлѣ насъ
И вопль погибшихъ, падшихъ душъ.
Обречены мы! Свѣта ужъ
Мы не увидимъ, и навѣкъ
Забылъ насъ Богочеловѣкъ.
Владыка тьмы – нашъ господинъ.
Надъ преисподней онъ одинъ
Всевластно правитъ. Передъ нимъ
Предсталъ я, sлобою томимъ.
«Привѣтствую тебя, герой!
Не ждалъ я встрѣтиться съ тобой!
Пади же!» – мнѣ онъ приказалъ.
Я усмѣхнулся. Не упалъ
Я предъ смердящимъ сатаной.
«Не бойся, духъ, объятый тьмой, —
Мнѣ голосъ сладостный жены
Сказалъ. – Мы всѣ обречены!
Деметры радостная дочь
Познала вѣковую ночь,
Объятій сладость и тепло,
Что даритъ міровое sло.
Душа, не бойся, можетъ быть,
Огонь желаній утолить
Мои служанки смогутъ. Ты
Не бойся падшей красоты.
Вкуси, познай, не будь же глупъ!
Ты наслаждайся жженьемъ губъ,
Грудей горячихъ красотой.
Сей соблазнительной мечтой
Не насладился ты бы тамъ,
Гдѣ жжетъ проклятый свѣтъ Христа».
И Персефона, наклонясь
Къ Аиду, въ ротъ ему впилась
Губами дикими. Вполнѣ
Она предалась сатанѣ.
И дивный, сладострастный гласъ
Въ волненьѣ бѣшеномъ тотчасъ
Услышалъ я: «О, мой герой!
Теперь я встрѣтилась съ тобой.
Мой рыцарь милый, я ждала
Тебя въ порочномъ мірѣ sла,
Сама порочна. Но любовь
Иную мнѣ укажетъ новь,
Небесной сдѣлаетъ меня.
Въ сіяньѣ солнечнаго дня
Сольёмся мы въ единый духъ.
Чтобъ огнь страсти не потухъ,
Я буду вѣкъ тебя ласкать,
Возлюбленною будешь звать
Ты Афродиту. Ты забудь
Весь свой земной минувшій путь.
Люби, мой другъ, не будь же глупъ!
Моихъ вкусить прекрасныхъ губъ
Желали многіе. Но ты
Вкуси желанной красоты!»
Дѣвица руку на плечо
Мнѣ уронила. Горячо
Огнёмъ мнѣ шею обожгло:
То соблазнительное sло
Её лобзало. Только вдругъ
Освободился я отъ мукъ
На мигъ – и чудный ясный свѣтъ
Явилъ мнѣ дивный силуэтъ.
Она спала. Ея едва
Дрожали губы, и слова
Мои не слышала она,
Въ забвеньѣ утопая сна:
«Ты спишь, безпечная. Во снѣ
Ты улыбаешься. Но мнѣ
Не зрѣть небесной красоты
Души прекрасные цвѣты
Мнѣ не сорвать. Но всё жъ позволь
Излить тебѣ печаль и боль.
Хоть въ адъ я ввергнутъ, силъ лишёнъ,
Но тихо въ твой безпечный сонъ
Безликой тѣнью я войду,