Безумный, словно бы въ бреду.
Но ты не бойся, ангелъ мой.
Безликой тѣнію слѣпой
Увижу я въ послѣдній разъ
Сіяніе небесныхъ глазъ.
О Ѳеотима! Ты прости,
Не сохранилъ я на пути
То знанье, что стяжалъ съ трудомъ.
Я не войду въ небесный домъ.
Изъ царства тьмы въ твой чудный свѣтъ
Я принесу тебѣ букетъ
Изъ асфоделій. Лишь Аидъ
Ихъ сохранилъ прекрасный видъ.
Души твоей въ нихъ ароматъ
И тонкій, ядовитый смрадъ,
Какъ будто тѣло въ тишинѣ
При блѣдной, мертвенной лунѣ
Смердя безжизненно лежитъ.
Мы всѣ умрёмъ. Не избѣжитъ
Никто сей участи, но ты
Уйдёшь въ рай дивной красоты,
Куда къ тебѣ я не приду.
Безумный! Въ видимомъ аду
Навѣкъ я заперъ самъ себя,
Но буду вѣчно жить, любя
Тебя въ безумнѣйшемъ огнѣ.
И ты не вспомнишь обо мнѣ».
«Въ чёмъ дѣло, милый? Что съ тобой? —
Дѣвица молвила. – Ты мой!
Забудь о томъ, кого любилъ.
И сладостный любовный пылъ
Ты подари мнѣ». Sлобно: «Нѣтъ!» —
Проскрежеталъ я ей въ отвѣтъ.
Я оттолкнулъ её. Тотчасъ
Услышалъ я ужасный гласъ:
«Ты зря отвергъ её. Меня
Лишилъ ты сладкаго огня».
«Кто ты?» – спросилъ я. Страшный sмѣй
Шипя, отвѣтилъ: «Асмодей.
Любовь и ревность – всё во мнѣ
Перемѣшалось. Сатанѣ
Не испытать всей глубины
Блаженства, sлобы… и вины.
Лишь мнѣ доступно это. Но
Пора тебѣ бы знать давно:
Изъ темноты шелъ тщетно ты.
Ты здѣсь, средь адской пустоты!
Забудь о жизни. Пусть Ѳанатъ
Тебѣ внушитъ забвенья хладъ».
И демонъ съ огненнымъ мечомъ
Предсталъ предъ мною, и въ плечо
Онъ мнѣ оружіе вонзилъ.
И я упалъ, лишившись силъ.
Очнулся. Вижу: въ облакахъ
Лечу я, и несётъ въ рукахъ
Меня мой призракъ безъ лица.
Святаго райскаго вѣнца
Не заслужилъ я, но небесъ
Достоинъ я вкусить и здѣсь.
Здѣсь – вѣчно меркнущій закатъ,
И былъ я несказанно радъ
Въ печали помнить о быломъ.
Теперь же я, плѣненный sломъ,
Погибъ. Такъ пусть же свысока
Глядятъ, какъ канулъ на вѣка
Я въ бездну ада! «Ты теперь
Готовься, другъ! Открыта дверь
Намъ въ бездну боли. Пусть же рвётъ
Твоё сознанье острый лёдъ!» —
Сказалъ носитель мой, и вмигъ
Съ небесъ низвергъ меня – и крикъ
Услышалъ дикій я, и смѣхъ,
И гласъ, что звалъ меня на грѣхъ,
Sѣло смердя до тошноты:
То мерзость падшей красоты
Звала меня, звала къ себѣ.
Но въ вожделѣющей мольбѣ
Не похоть я узрѣлъ, но страхъ:
Онъ отражался въ ихъ глазахъ,
Безумныхъ. Снова плачъ дѣтей —
Крикъ – тишина – и хрустъ костей —
И снова ламій жалкій смѣхъ:
Огромный на виду у всѣхъ
Стоялъ изъ мѣди исполинъ,
Огнёмъ безжалостнымъ палимъ,
Онъ длинный вытянулъ языкъ,
На нёмъ – младенецъ. Дикій крикъ
Раздался вновь, съ нимъ – ламій плачъ
И смѣхъ. И снова съѣлъ палачъ
Младенца бѣднаго. Ну вотъ
Для ламій вновь насталъ черёдъ
Рожать младенцевъ въ эту пасть,
Въ которой суждено пропасть
Несчастнымъ. «Человѣче, знай,
Для тѣхъ убійцъ не нуженъ рай.
Ваалъ – любовникъ ихъ. Ему
Онѣ рожаютъ, чтобъ во тьму
Дѣтей низвергнуть. Но забыть
Не смогутъ, кто не смогъ любить,
Утробы рвущейся и крикъ,
И боль, и какъ умолкла вмигъ
Душа живая, отлетѣвъ,
Пуста, едва простить успѣвъ
Свободу, прежде чѣмъ свой вѣкъ,
Родившись, отжилъ человѣкъ.
И съ гнѣвомъ я взглянулъ на нихъ,
И, не нашедши словъ людскихъ,
Взревѣлъ отъ боли я – огонь
Изшелъ изъ устъ моихъ, и стонъ
Я, обезсилѣнный, издалъ:
«О Боже! Какъ же я усталъ!
Проклятый демонъ! Ты скорѣй
Неси меня отъ тѣхъ людей,
Бездушныхъ, смрадныхъ! Тяжело.
Я ненавижу это sло».
И я заплакалъ. Вдругъ одна
Отъ ламій мерзостныхъ жена
Отъединилась и со мной
Заговорила: «Милый мой!
Тебя я помню. Можетъ быть
Меня сумѣлъ ты сохранить
Въ болящемъ сердцѣ. Ты меня
Желалъ избавить отъ огня
И ко Христу вести. Не смогъ
Ты свѣтъ нести для той, чей богъ
Лишь похоть сладкая. Найти
Я не смогла Его въ пути,
Грѣхомъ объятая кругомъ.
Ты звалъ меня. Въ забвеньѣ томъ