Настоящая живая комната. Я и забыла что это такое – небольшой беспорядок, книги с потрепанными корешками, разбросанная одежда, полное несоответствие цветовой гаммы и стиля. Последние годы я жила в мире идеальных выхолощенных интерьеров, безупречных квартир со свежим ремонтом и продуманными мелочами вплоть до цвета молнии на диванной подушке. В домах, где я жила и работала, установлена самая лучшая техника, красуется мягкая мебель без пятен от сока и собачей шерсти, книжные шкафы выровнены по стене, а на полках – стеклянные вазы и две-три книги, для яркого акцента. Ковры, шторы, обивка кресел, пледы, подушки – всё настолько идеально сочетается по цвету и текстуре, что даже самый придирчивый колорист не найдёт повода для замечания. Всё идеально – совершенно, прекрасно, стильно и новомодно. И бездушно.

Я перевожу свой взгляд с одного угла комнаты на другой, ощущая в себе какие-то новые эмоции при оценке интерьера. Мои клиенты показывают мне свои безвкусные комнаты, от одного вида которых меня воротит. Я только и успеваю посмеиваться над отвратительным китайским ковром с блошиного рынка, разными стульями за одним обеденным столом и стенами, безвкусно обклеенными фотографиями и вырезками из журналов. Но сейчас все мои жёсткие клише и стереотипы уходят от меня по-английски, оставив в одиночестве среди этой музыкальной обители бардака, хауса и настоящей жизни. Я обнимаю шубу, как большую мягкую игрушку, и начинаю экскурсию по совершенно новому для себя миру.

Большую часть этого пространства – не нужно долго теряться в догадках, чем занимается её обитатель – занимает широкая двуспальная кровать. Нет, не в том плане, что кровать выглядит как-то неприлично и вся закидана использованными презервативами и женским бельем – все дело в технических проводах. Половина кровати усеяна ими – толстыми, тонкими, цветными, чёрными, перемотанными изолентой, с непонятными переходниками, к которым крепятся небольшие коробочки, похожие на жесткие диски для компьютера. Их так много, что мне трудно представить, куда разом можно все их подключить и с какой целью. Напротив двери, в углу, стоит не то большое кресло, не то маленький двухместный диван – как и кровать, он весь усеян проводами, словно летнее поле – васильками. Рядом с гнездом проводов и кабелей – скиданные в кучу ноутбуки, планшеты и куча другой техники, назначение которой мне не до конца понятно. Над странным гибридом кресла и дивана – встроенный в стену книжный шкаф, который я своим вниманием обделяю, так как не интересуюсь книгами.

В противоположном углу большой комнаты – письменный стол, полки которого логическим образом продолжает широкий подоконник. Ничего удивительного, ведь самый удачный вариант для планировки рабочего места именно у окна, с видом на улицу и окружающий мир. Работаешь ты час, два, три, глаза устают от экрана монитора, руки уже не могут ни рисовать, ни писать, а голова раскалывается от обилия информации – и как же хорошо на минутку высунуться из «себя» наружу. Посмотреть на улицу, на медленно падающий снег, гудящие в пробке машины, зеленеющий весенний парк, кричащих детей, резвящихся с фрисби собак. Правда, вид из этого окна более посредственный, чем у меня – никакой нежной зелени парков и милых скверов с голубыми лавочками. Лишь такой же задумчивый старый дом напротив, оживлённое шоссе, вдоль которого, не смотря на поздний час, прогуливаются люди. На лицах улыбки, в руках бенгальские огни. На дворе разгар праздников, не удивительно, что в центре так много народа. Все встречаются с друзьями, ездят по каткам, ходят в гости на оливье и шампанское и ни в какую не хотят сидеть дома. Я тоже пошла на поводу у этой праздничной суеты – выбралась из дома просто и сейчас я здесь – в гостях у своего прошлого. Во всем виноваты глинтвейны. В трезвом состоянии я бы ни за что сюда не пошла, и вообще я скоро поеду домой… Ого! Пианино. Не заметила его сразу: старый инструмент накрыт шерстяным покрывалом в мелкий цветочек, простаивает под тонким слоем пыли – на нём не играют. Его используют как полку под книги и склад пустых сигаретных пачек и бутылок. На клавишах – семь или восемь смятых коробочек из-под «Винстона» и «Верблюда», пара зажигалок, бутылка из-под «Джека» и «Белой лошади». Никотиново-алкогольный голод Романа не знает начала и края. Мне не интересны сигаретные пачки, и я устремляю своё внимание дальше. За пианино, перпендикулярно ему и письменному столу, стоит что-то ещё, тоже спрятанное покрывалом. Я не могу понять, что это и пытаюсь отодвинуть краешек тяжёлого пледа, как в комнату, постукивая бокалами и бутылкой с виски, входит Рома. Он одаривает меня пренебрежительным взглядом, отчего я резко выпрямляюсь, словно провинившийся рядовой при виде старшего.