О сканировании стихов писали и спорили много, и я, по счастью, кое-что почерпнул у моего друга Флиминга Дженкина. В школе нас учили, что героический (пятистопный ямб) состоит из пяти ямбических стоп, и мы вольно или невольно терзали такие строки механическим делением на слоги. Но на деле это правило «хромает», а наш пресловутый ямб не всегда проглядывает в действительности. Дженкин заметил, что строка, состоящая из 10 слогов, для «произнесения» разбивается не на пять, а на четыре смысловые группы (pause-groups). Выходит, помимо «официальной» стопы (ямб), есть ещё дополнительный ритмический узор. Получается, что стих можно «проскандировать» двояко, по меньшей мере. И именно эта двойственность ритма, если соблюдать мастерство, создаёт в хорошем стихотворении то богатство и очарование, которым беден «механический» ямб, нарочито пропетый по слогам.

Однако вернёмся к прозе, где ритм более гибок, но при этом запрещено до́лго держаться одного ровного «шага». В стихе мы должны ясно слышать тот или иной размер (ямб, хорей и пр.) и не должны смешивать его с чуждой ему мерой, иначе исчезает единство стиха. В прозе же, напротив, любое слишком «размеренное» повторение сразу режет слух и начинает напоминать скверные «обломки» стихов, невольно пробравшиеся в текст. Из-за этого плохие и неопытные прозаики – а иногда и уставшие мастера – нередко впадают в монотонные «белостишия», которые, как правило, звучат плоско и убого, ведь подлинной поэзии в них нет: там нет ни плотности «набора» пауз, ни тонкого «контрапункта». Вместо новых красот выходит однообразие. Прозаист же, освобождённый от строгого размера, обязан тем усердней следить за многообразием своих ритмических ходов. Здесь его третья – вдобавок к смыслу и «узлу» – забота: не допустить однотипных фраз, раз за разом «шагающих» с одним и тем же ритмом.

Пока мы говорили о ритме и построении, но есть и ещё один элемент красоты фразы: её наполнение звуками. В самом деле, каждая фраза складывается из согласных и гласных, которые то созвучны, то контрастны. И умение распознавать и использовать эти созвучия – высшая техника литератора. Когда-то всех начинающих авторов настойчиво призывали избегать аллитераций, и совет был по-своему верен: это предостерегало от неуклюжей «мазни». Но всё-таки такое предостережение – слишком грубое упрощение. Ибо звучная письменная речь неизменно опирается на повторы согласных (аллитерации) и гласных (ассонансы). Согласный требует повторить себя, гласный тоже ждёт эхо, но при этом им обоим нужны постоянные «повороты» и «отзвуки». Если присмотреться к любимым фрагментам, вы заметите, как какой-то звук то исчезает, то внезапно возвращается, то перетекает в похожий по звучанию. А ещё обнаружится, что литература апеллирует сразу к двум чувствам: к «внутреннему слуху», вылавливающему неявную «музыку», и к глазу, который ведёт перо и потом читает напечатанное. И как существуют рифмы «для глаза» (когда написание сходится, а звучание нет), так есть и сходство по написанию букв, помогающее скрыто поддерживать аллитерацию или ассонанс.

Посмотрите теперь на тексты плохих авторов – там всё это разваливается: груды нескладных согласных, гласные дыры, от которых язык ломается и ухо страдает. Хороший же писатель, даже «не замечая» того сознательно, инстинктивно следит, чтобы каждый кусочек фразы звучал плавно, – и на помощь ему приходят опорные повторы, соразмерные варьирования и обогащения звуковой ткани.

Итак, подведём итоги. Мы видим, что у писателя-прозаика есть своя особая задача: сохранять гибкий ритм, плавный и приятный слуху, но не сбиваться при этом в прямой стих. Поэту же приходится совмещать (и порой противопоставлять) несколько «узоров» разом – метр и «группы», логику и звучание, – стремясь к гармонии в их различных взаимодействиях. А и тому и другому надо уметь так свивать звуки, чтобы речь была «музыкальна», а главное – выстраивать из фраз единый «тканый» узор, связанный смыслом и завершённый формой. Всё это – при том что слова должны быть «на своём месте», точны и внятны. Сколь же многосторонне это искусство! От тонкого чередования гласных и согласных, украшающего фразу будто восточный орнамент, до продуманной архитектоники ёмкого и цельного предложения, требующего холодной ясности мысли, – почти все наши душевные и умственные способности задействованы в создании по-настоящему совершенного отрывка. Не удивительно, что безупречные предложения так редки, а безупречные страницы – и того реже.