В кружевах твоего пеньюара…
…Хочешь Куклу, родная?
Ведь мы растеряли давно
Всю и ласку, и нежность, лишь корячатся тени
Дикой Смуты… – и знаю, —
Спасенье осталось одно:
Трепет женской души
в этом проклятом смрада броженьи…
Так – иди же, иди!
Я влюблённый – но я не Слепой!:
Ты – устала, устала, устала, – устала!: устала!
Прячь лицо у меня на груди!
Я – немыслимо ТВОЙ.
А потом —
я куплю тебе куклу:
как девочке малой…
Будет – кукла «Наташа»…
И пусть пулемётным огнём
(как вчера
юнкера!)
Транспортёр хлещет площадь Манежную
Со сферических башен —
Плевать!:
Мы запрёмся, замрём.
Перебесятся.
Слышишь?!
Иди же, иди ко мне, нежная!..
Пусть стреляют за окнами!..
Будем лишь мы и кровать:
Без Истории с буклями…
И не хочу я другую, —
Лишь тебя…
Чтобы – …куклу
в чаду баррикадном искать:
В дни восстания – куклами,
кажется,
тоже торгуют…
Обжорный ряд
За веками бежала в чужой палисад,
Причитала и руки ломала.
Шли солдатики в ряд, шли служивые в ряд;
«Смута» яро в набат зазывала.
Ах, стрелецкая удаль-даль-даль, бунта ярь!
(Запах кровушки – радует, манит!)…
Вижу, вижу я, Мать: как заведено встарь,
Все тоскуют о Красном Кафтане.
А столетья – шажок да стежок за шажком —
Все бегут изворотливо, лживо:
Как вдова, что сафьяновым (ахти-и-и!) сапожком
Вышивает за строем служивых.
«Смута» – пьяненький в розвальнях, словно купец
(до крови лошадей исстегает).
А Стрелец на колу – всему делу венец:
Как в Обжорном ряду расстегаи…
Но, Нагая, на голом холодном ветру —
За веками бежала, бежала…
Ан в Обжорном ряду сыто сопли утрут
Да прочтут приговор трибунала.
И «Я – черная моль!», «Я – летучая мышь!»
В кабаках зарыдает Парижа, —
Эмигрантская боль, (арестантская, слышь):
С чавком Клеток в дорожную жижу
«Стеньку, Стеньку вяз-уут»)…
А в Обжорном ряду —
сопли с чавканьем трут (всё им мало)…
…Всё бежала, бежала. Да – ах!: На беду,
Обессилев упала. Упала…
«Смута» – боль, « Смута» – блажь. Но и только. Но и
С эшафота лишь ножку отставишь —
Дыбы, плаха, петля… Четвертует, сгноит
Новый царь под неистовство клавиш
Пианистки в Столетья немых голосах…
Тени Той, что когда-то устало
За Веками бежала в чужой палисад… —
И на снег заполошно упала.
Голый король
(хулиганская реконструкция Бродского)
Посвящение «Королевству Сиам»
я плел паутину в разнузданности потолков
я помню напевы сожжённой дотла эллады
я помню собратьев тени тела пауков
берущих преграды
из чёрного сумрака ветхой русской печи
разбавленного колымою почти на четверть
из чёрных гробов и ещё поминальной свечи
паук так я нет ведь
я гордо несу на хитиновой спинке крест
я чёрный и с лапами полн паутинкою броской
где рифмы увы из-за рифм не хватает мест
где мухою бродский
он делает жест своей видите ль лапой («адью»)
стал хуже писать и устал уже плесть паутину
он реконструирован в сносно большую статью
в напев муэдзина
ползущего на минареты восточных стран
под грохот бомбометания в смрад пожара
он реконструирован в мёртвый афганистан
в весну краснодара
и расплавленный клёкот безумных чаек в мотив
летит над волнами сбитый пулями в дюны
он реконструирован в хмурый рижский залив
и в бешенство юных
безмолвных поэтов плетущих в свод потолков
боярских палат вековую сеточку слога
поэзия вотчина всех пугливых зверьков
(их радостно много)
мятеж в королевстве поэзии за мятежом
(давайте шатнём незыбленность рифмы трона)
я чёрный паук нагишом но не за рубежом
иосиф – икона
на роль пулемёта ли огнемёта ли но на роль
долой парадигмы любой поэтической школы
долой паутину авторитетов король
похоже что голый…
«…Уходит ночь за белые портьеры…»
Валерию Симановичу
…Уходит ночь за белые портьеры.
Ну что, скажи, ты можешь возразить?
В туманной дали юные химеры…
Нет даже сил любить…