не слушать, когда я говорю хоть что-либо о будущем отчиме. А мне противна даже мысль когда-либо назвать этого бородатого детину в официальном старперском костюме "папочкой".

У меня есть уже есть отец! Да, они с мамой разошлись ещё когда мне не было десяти, и у него давно уже есть своя семья на стороне. Тем не менее папа у меня уже имеется, второго и даром не надо…

Когда меня заводят в дом, я окончательно теряю боевой дух. Звук захлопывающейся двери словно ударяет по темечку. По затылку бегут мурашки, а перед глазами возникают черные пятна. Потому что, только окопавшись в плену толстых стен, я попадаю под уничтожающий взор скользких глаз Давлета.

Мужчина стоит у входа, будто ни в чем не бывало, скрестив руки на груди. А мне мерзко. Опять будет отчитывать? Он? Меня? А у самого-то рыльце в пушку!

Я знаю, что он ненавидит меня. И он знает, что я знаю куда больше, чем хотела бы. Потому что за последние полгода, что мы существовали на его территории, я уже два раза успела его застать развлекающимся в кабинета с горничной. И нет, они там не качество уборки обсуждали, далеко не это… Хотя, горничная молодец, стол в кабинете после таких встреч действительно блестел. Узнавать от чего я, конечно же, не спешила.

Жаль только, что мама в упор не хочет видеть скотскую натуру своего благоверного.

Деньги замаслили взгляд? У Давлета их куры не клюют.

– Оставь нас, Дарья, – небрежным тоном он приказывает моей матери, отчего у меня трясутся поджилки.

Нет, не из-за страха. Просто мне отчаянно хочется закричать на этого придурка, чтобы он перестал так обращаться с моей мамой. Но я сдерживаюсь, разумно полагая, что своей истерикой сделаю только хуже. И без того в глазах мамы чуть ли воплощение самого дьявола.

Мы остаёмся в просторном холле один на один. Даже в кабинет в этот раз не завел, что удивительно, ведь именно там он так любит читать мне нотации. Ну и других женщин он там тоже любит, что уж.

– Ты отправляешься в Кингдом.

– Что ещё за королевский дом? – меня пробивает на смех.

Неужели у этого дядечки совсем шарики за ролики заехали?

– Это, моя дорогая, исправительный лагерь для трудных подростков, – каждое слово пропитано сладкой и смертоносной ласковостью, от которой мне хочется как можно скорее отмыться.

– Я не поеду туда! – голос срывается на крик, а руки подрагивают. Первые признаки подступающей истерики.

Только не сейчас, пожалуйста!

– Это не вопрос и не предложение. Мы с твоей матерью устали от твоих выходок.

– Вы устали?! – все-таки взрываюсь, на глаза набегают слезы.

Как же хочется все бросить и сбежать. Мне семнадцать, я почти совершеннолетняя. Но оставить маму рядом с этим… кобелем?

Особенно сейчас, когда он говорит, что решил засунуть меня в какой-то концлагерь. Я мало что знаю об исправительных центрах, но разве туда не сажают подростков, влипших в криминальные истории?

Я-то тут причем? Подумаешь, исключили из третьей школы подряд. Да я и учиться там не собиралась. Это все равно что воспользоваться деньгами этого лицедея, признать его превосходство. Ведь школа, в которой я проучилась целую неделю, путь и находится в отдалении от города, является престижной, оттого и платной.

– Пожалела бы свою мать. Она устала воспитывать неблагодарного сорванца без царя в голове. Твои вещи уже готовы, машина ждёт возле ворот, – говорит Давлет без капли жалости. А после делает шаг вперёд, склоняется, я впервые вижу в его глазах эмоцию. Злую радость. – Всем будет лучше, если ты не будешь путаться под ногами.

– Я не хочу уезжать! Не хочу! Ты врешь! Все врешь!..

Это становится последней каплей. Меня прорывает. Я уже не контролирую свои действия, бросаюсь в сторону Давлета, но едва ли что успеваю сделать. Он заламывает мне руки за спину одним лёгким движением и снова тащит к выходу. Я пытаюсь вырваться, извиваясь дикой кошкой, кричу, захлебываясь в рыданиях, зову маму, но все тщетно — наши силы неравны. И дело не только в физическом преимуществе: мой голос в этом доме никогда ничего не значил.