Поднимаясь над городом, смотришь ты вниз
на людей, суетящихся, словно букашки,
и присев отдохнуть на знакомый карниз,
корчишь рожи в окно Тольке или же Сашке.
Но когда кое-где кто-то хочет порой
уголовный нарушить кощунственно кодекс,
ты бросаешься на подлеца, как герой,
будто на ОРВИ патентованный Колдрекс.
Дали имя тебе Воробей кореша,
а враги нарекли Куропадлой.
А мамаша сказала: «Поешь гуляша
и лети себе. Только не падай!»
Криминальные лидеры ищут твой след,
ОПГ, ВПК и секретные службы.
Сколько было потуг причинить тебе вред,
столько раз растекались кровавые лужи.
Черепушки взрывались врагов столько раз,
отсекались враждебные попы и писи.
И один грейтбританский агент Гейдорас,
лишь увидев тебя, отравился.
А когда марсианский султан твою Тян
собирался похитить, Алтуфьеву Ирку,
флот космических гадов инопланетян
ты пинками загнал прямо в чёрную дырку.
Самолёты спасал ты. Спасал поезда.
Корабли отнимал ты у лютого шторма,
и птенца, свежевыпавшего из гнезда
ты вернул и задал ему корма.
Ты избавил людей от потопов и войн,
засух, мора и землятрясений.
Моисей по пустыне ходил за тобой.
В «Чёрном ч.» описал С. Есенин.
Под Ахиллом тебя вывел в книжке Гомер.
Берлиоз посвятил тебе сингл.
Л. да Винчи использовал твой глазомер.
Подражал тебе сам Стивен Сигал.
М. Плисецкая делала ножкой, как ты.
Улыбался, как ты, Ю. Гагарин.
Дань платил Чингисхан тебе и хан Батый,
Саурон и Змеевич Тугарин.
Гугол вёрст пролетел, сквозь века ты прошёл,
не задет ни хулой, ни наградой,
потому что кормила тебя гуляшом
мама, и говорила: «Не падай!»
Вот из
Росли в оранжерее
несчастные цветы.
Над ними лампы реяли,
ботаники и ты.
Росли фиялки с розами
в искусственном саду.
Ходили люди с позами,
с штанами на заду.
И всё так неестественно,
как-будто мы в аду
маршируем с песнями
по клюву какаду
иссяня-деревянного
по экспоненте вниз,
как листья с клёна вялые
в клинический «whot is?».
Выдох
Я уже получал в Шамбалу визу.
За меня подписался Басё.
Но мне подарили отравленный телевизор.
И всё…
Гляжу в телевизор отравленный.
Пучит мозг, карму, живот.
И весь я такой затравленный.
Вот.
А мог бы стать инкрустацией
на челе бесконечности.
Но гляжу в телевизор в прострации,
склеив конечности.
Какой из этого вывод?
Да никакого!
Единственный выход:
разбить экран и выдернуть провод.
Гавич
Давеча читал Павича.
Пишет густо.
Всё это – сныть.
Круче Галич,
написавший: «Самое главное в мире исскусство —
не казаться, а быть!»
Под ногами земля влажная.
Над головой сухое небо.
Вот, что важно —
был ты или тебя никогда не было.
Гаргулья
Итак она звалась Гаргулья.
Пчела мятежная из улья
на папу искоса напала
в один из жарких летних дней.
В отцовский лоб вонзилось жало,
а следом блажь придумать ей,
ещё зачаточной Гаргулье
имя, похожее на «ульи».
А между тем подружки Парки
вязали девочке подарки
из фермионных струн и рун
в течение девяти лун.
Шло время пляшущей походкой,
ползло невидимой подлодкой,
летело, прыгало мячом,
пчелой жужжало за плечом.
И к двадцати пяти годам
(нет, к тридцати годам поближе)
она явилась между дам
и конгруэнтных дев Парижа.
И у Парижского собора,
что вставлен в землю до упора,
над камнем стен отвесных ночью
она увидела воочию
не демониц в улётных позах,
а первых в своей жизни тёзок.
Вернулась на метле в Москву.
Прошла по Крымскому мосту.
И не щадя свои кроссовки,
по-над рекой, мимо Кремля
шла аж до сталинской высотки.
Там смехом лица заголя,
в окне раскрытом её дети
глотали перелётный ветер,
протягивая языки
к туристам, ждущим у реки
речной прогулочный трамвайчик.
Туристы, хоть и дураки,
сочнее, чем соседский мальчик!
Гиря
Вчера на Землю, часа в четыре,
с неба упала семипудовая
чугунная гиря
(место показать ещё не готов я).